Журнал "Вокруг Света" №1 за 1996 год

— За десять лет жизни в Алжире, — говорит хозяин, — я здесь чувствую себя как дома. Впрочем, и раньше, уже в самом начале эмиграции, мне представлялся своеобразный случай осесть и пустить, что называется, корни. Но это было бы уж слишком экзотическое устройство, и не в Северной, а в самых дебрях Центральной Африки. Я тогда работал там по постройке железной дороги у бельгийцев. Участок у меня был большой, в самой глуши, и до ближайших пунктов  бельгийской компании было два-три дня пути по лесным тропинкам. Местность — степь, поросшая низкорослыми, корявыми деревьями, холмами и травой, а дальше — леса. Жить пришлось с одним помощником-европейцем и двумястами неграми-рабочими в лагере, окруженном бамбуковой оградой от нападений шакалов и леопардов. Вечером выходить из лагеря считалось опасным, не только из-за зверья, но и соседей — бродячего дикого племени, пользовавшегося самой дурной славой. Когда я сюда направлялся, мне рекомендовали держаться от них подальше. Эта дикая орда состояла из нескольких тысяч человек и промышляла разбоем и охотой, а управлялась царицей, которая вызывала суеверный страх у моих негров.

— Однажды негры, поймав случайно забредшего в полосу наших строительных работ дикаря, с шумом и гамом привели его ко мне. Я приказал его отпустить, и тот залепетал на местном языке слова благодарности, клянясь, что ни он, ни его племя не питает к «моему народу» никаких дурных чувств. Я велел сказать ему, что и сам не питаю никакой злобы против его племени, и подарил ему на прощание пустую бутылку и несколько банок от сгущенного молока. Дикарь ушел, но через три дня к лагерю явилось целое посольство, которое медленно двигалось без оружия и с ветвями в руках. Я распорядился впустить их. Послы были в парадных костюмах, т.е. почти нагишом, но раскрашенные белой и красной глиной. Судя по кругам на спине и красным перьям попугая на голове, люди все были почтенные и сановитые; вручив мне подарки: кабана и половину буйволовой туши, послы заявили, что их повелительница просит позволения прибыть к нам в лагерь. Я разрешил, но при соблюдении двух условий: чтобы свита царицы не превышала пятидесяти человек и оружие было оставлено на границе нашей концессии. Негры решительно не одобряли попытки завязать добрососедские отношения с соседями. Двое старших надсмотрщиков после окончания работ подошли к моей палатке и, переминаясь с ноги на ногу, ждали, пока я выйду. Перебивая один другого, они стали доказывать всю опасность предстоящего посещения.

— Царица — страшная ведьма, — тараторили они, — а все ее подданные людоеды и колдуны. Она может заворожить и завлечь к себе, и тогда погибли все. Ведь их тысячи, а нас всего сотни и вооружение — десяток старых ружей!

Отменить свое разрешение, данное послам, я — не могу, — отвечал я, — и считаю, что лучше попытаться установить добрые отношения с дикарями, чем ссориться с ними из-за глупых суеверий.

Негры покачали головами и ушли, а через несколько дней, когда я был на работах, прибежал, весь запыхавшийся, прислуживавший мне негритенок, доложив, что к лагерю движется большая толпа. Мы вышли навстречу и увидели торжественное шествие царицы в окружении ее свиты. На покрытых шкурами леопардов носилках сидела молодая и по-своему красивая негритянка с круглыми, блестящими и выразительно-злыми глазами. Цвет лица и рот ее были не чисто негритянские, а скорее берберские. Такой рот встречается здесь среди царьков маленьких племен. Одета она была в мантию из пальмового волокна, а на голове возвышалось сложное сооружение из перьев. Носилки окружало около десятка придворных дам, почти без намека на одежду, если не считать маленького кусочка материи спереди пониже талии и такого же с противоположной стороны. Впереди шествовало уже знакомое по прошлому визиту посольство. Процессия замыкалась безоружными, совершенно голыми дикарями.

Я пригласил царицу в палатку. Оказалось, она могла объясняться на наречии моих негров, т.е. примитивном языке, на котором я могу говорить почти свободно. Угостив гостью красным вином, я завел разговор об охоте, политике и прочем, о чем полагается беседовать с коронованными особами.

Отведав две добрых кружки вина, царица сообщила, что она очень любит подобные напитки, я галантно преподнес ей бутылку виски и полбутылки рому. Словом, мы подружились с нею, и, хватив на прощание рюмку коньяку, она даже протанцевала какой-то национальный танец, более откровенный, чем можно было ожидать для первой встречи. Потом, забрав подаренные мною в дополнение к рому и виски несколько пустых бутылок, спички и коробку молока «Нестле», стала собираться восвояси, пригласив меня к себе в гости. Я обещал, но с отдачей визита, разумеется, не спешил: работа шла полным ходом.