Журнал «Вокруг Света» № 1 за 2005 года (2772)

Одной из причин, объясняющих такую обособленность Юга, является то, что вплоть до XIII века, до Альбигойских войн, власть французских королей в Лангедоке оставалась эфемерной и, в общем-то, представляла собой исторический анахронизм в виде безнадежно потерянного наследия империи Каролингов, канувшей в далекое прошлое. Богатой и многогранной цивилизации теперешнего Юга Франции по большому счету ничто не мешало быть втянутой в орбиту совсем других политических сил и исторических коллизий, например, оказаться Северным Арагоном. Собственно, к тому дело и шло. Но бароны Юга в XIII веке проиграли баронам Севера.

Трубадуры и куртуазная любовь

Со времен древних греков поистине мало кому удалось одарить европейское искусство новыми жанрами. Архитектура, драматургия, музыка, а также науки, в том числе и философия, развивались в античный период вполне успешно. В раннем Средневековье многие культурные традиции были утрачены, но тем не менее в этот период возникли уникальные жанры. Культурная почва Лангедока оказалась в этом смысле весьма благодатной. Именно здесь в убранстве церквей совершилось возрождение забытой со времен древности скульптуры. Ярким примером того может послужить сохранившийся шедевр романской архитектуры – церковь Сен-Жиль. Здесь перед удивительными изваяниями портала церкви, воздвигнутого на средства деда графа Тулузского, сам граф будет каяться в ереси. Вот так немилостиво распорядилась судьба.

Здесь же, на землях Лангедока, сложились и исполнились первые песни трубадуров – лирических поэтов, писавших на «языке ок». Именно их творчество стало истоком различных жанров европейской поэзии на «своих» языках (то есть не на латыни, которая оставалась в Средние века единственным признанным языком Церкви и книг). Более того, в стихах трубадуров, пронизанных удивительным лиризмом, возникли и сложились в целостную систему основные черты куртуазной культуры, в том числе и ее заглавный признак – рыцарство, узаконенное в кодексах чести. Трубадуры не просто реабилитировали любовь (и, между прочим, любовную близость). Вопреки идеологии Церкви любовь к женщине, а не только к Господу Богу, была возведена ими в нравственный канон и поставлена в центр куртуазного универсума. И эта любовь породила множество стихов, с которых, в свою очередь, началась книжная мифология возвышающей и облагораживающей страсти, делающей мужчину рыцарем, а женщину – его госпожой. Отныне благородны любящие.

Во что верили катары?

Здесь, на особенном Юге, пустило корни особое вероучение – так называемая катарская ересь, которая представляла собой довольно самостоятельный вариант вероучения, изначально следующий от христианства. Катары (альбигойцы) полагали, что их религия воплощала порядок и верования первоначальной церкви. Наименование «катары» (что по-гречески значит «чистые») распространили авторы XIX века. А название «альбигойские еретики» впервые появилось в окружении Бернара Клервоского, проповедовавшего в городах Тулузе и Альби в 1145 году. Сами еретики ни альбигойцами, ни катарами себя не называли, свято веря в то, что они и есть доподлинные христиане.

Экстремизм их религиозной идеологии фактически продолжал одну из многих идеологических линий Священного писания христиан, а именно тему основополагающего космического дуализма, финальной борьбы сил Добра и Зла, наиболее остро заявленную в последней книге Нового Завета – Апокалипсисе, или Откровении Иоанна Богослова. Для определения своей позиции катары находили слова любимого ученика Христа, апостола Иоанна: «Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле» (1 Ин, 5, 19), что мир подчинен злу и управляется насилием, что на всем земном с неизбежностью лежит печать Сатаны, и ничего поправить нельзя.

Бесконечно злому миру противостоят бесконечно добрый Господь Бог и созданные им души.

На основе этих идей и выстраивалась мировоззренческая система катаров. В частности – их претензии к существующей Церкви, которая скорее только третировала материальное и мирское, нежели всерьез порывала с миром торжествующего зла и материализма. Такая Церковь, соглашающаяся быть, как говорится в Писании, «от мира сего», не могла нести на себе Божьей благодати и служить спасению верующих. «Исповедоваться священникам – пустое дело, – поясняет попростому один еретик на допросе инквизиции. – Они держат шлюх и хотят нас всех сожрать, вроде того, как волку охота зарезать барана». Радикализм неприятия материального доходил у катар до отрицания святости креста и возможности сооружать церковные здания. Культ и проповедь в частных домах или в чистом поле были, с такой точки зрения, не лучше и не хуже.