Журнал «Вокруг Света» №10 за 1970 год

Той осенью Иннокентич однажды ни с того ни с сего остановил меня на улице. Я тогда только что завалил экзамен в институте. У меня появились утешители, и я входил во вкус «взрослой» жизни. После вчерашнего голова у меня раскалывалась, да еще синяк под левым глазом красовался, что было, то было. Так вот, когда я поздоровался с Иннокентичем, он остановился. Раньше-то словно и не замечал меня! И я уже подумал, сейчас он прочтет какую-нибудь лекцию. Ну, о вреде алкоголя, и все такое. Промелькнуло в его волчьих глазах что-то «отеческое»: так я называю то выражение, с которым человек готовится учить тебя уму-разуму. Сколько уж у меня было таких «отцов»! И я собирался послать его куда подальше, но он молчал.

— Поступил в академию? — наконец спросил он.

— В институт, — поправил я, — зарезали, черти.

— Пойдешь со мной в тайгу?

Такого поворота я никак не ожидал и стал бормотать несвязное.

— Нет у меня ни ружья, ни собаки.

— А сердце у тебя хорошее?

— Я не доктор. Может, у меня и сердца-то нет никакого.

— Вот и хорошо. Ты молодой. Тебе и одеться нужно. И вообще. Вот в тайге и заработаешь. Если сможешь.

— Пойду,— сказал я,— спрашиваться мне не у кого. Ни начальства, ни родителей. Отчего ж не пойти, если заработать можно. Мотоцикл хочу.

Старик ухмыльнулся.

— По первому льду и двинемся.

Была осень. Дни холодные, прозрачные. Река стала, но снег еще не лег. И хорошо было дышать осенним холодом, вкусным, как огурец.

Во дворе Иннокентича кипела работа. Дни и ночи из трубы избушки валил дым. Жена варила щи, разливала по мискам и замораживала на улице. Иннокентич складывал щи в мешки.

Собаки поняли, что к чему, и чуть с ума не сходили от радости: скоро в тайгу, на работу.

У Иннокентича вначале была только сука Чара — длиннотелая, умная и спокойная. Она никакого баловства не терпела, очень серьезная собака. А теперь появились еще собачки. Шельма — веселая, ласковая, улыбчивая, похожая на добрую женщину. Потом Ральф и Соболь. Ральфа оставил на зиму биолог из Красноярска, которого все звали Николай. В городе Ральф ездил на «Москвиче», жил на балконе и ненавидел всех, кроме «папы Коли». Бедный пес тайги и в глаза не видел. И биолог попросил Иннокентича маленько натаскать собачку. «Весной приеду, заберу», — сказал он.

А мамаша у Ральфа была знаменитой соболятницей, и ее хозяин никому из местных не продавал щенков — боялся конкурентов. Только приезжим кое-кому дарил.

Ральфу было семь месяцев от роду, и на собачьей выставке он бы взял какую-нибудь медальку, это уж точно. Был он черным, только на груди белый фартук и сзади уголок, словно косынка у девочки. И морда светлая, с желтыми очками. Он все время сидел на привязи, и я считал его полудурьем, хотя мамаша и знаменитая.

Лучшим псом был, по-моему, Соболь, Везде по Сибири что ни кобель, то и Соболь. Но такого красавца, как наш, я не видывал. Даже у Ральфа обнаруживались недостатки, когда рядом проходил Соболь. А ведь он тоже был молод. Единственным его пороком я1 считал гордость.

Теперь я дневал у Иннокентича. А Ванька, ну тот, что украсил меня, самый модный в поселке парень, сказал мне:

— Старик зверь. Убьет. Спорим. Оставь трешку. Выпью на могиле. Упокой души. У него справка, что псих. Сам видел.

— Авось обойдется, — пробормотал я, раздувая грудь колесом, — хочу мотоцикл. «Яву». Красный.

Был вечер. Над поселком взошла луна, и дым из труб стоял, как тайга, до самого неба. И так было ясно кругом, что, если встать на четвереньки, видно, как снежинки блестят.

Ударил такой мороз, что даже женщины сделались усатыми: иней обозначил каждый волосок. Снег лег до весны.

— Завтра выезжаем, — сказал Иннокентич, — переночуй у меня.

После ужина я спросил у него, понимают ли собаки человеческий язык.

— Понимают.

Я оглянулся на Чару, которая лежала у двери с закрытыми глазами.

— Может, они понимают не сами слова, а каким голосом говорится?

— Некоторые и слова понимают. Собаки, как люди, разные бывают.

Иннокентич тоже глянул на Чару. Она открыла глаза, ее брови дрогнули, она осторожно застучала хвостом по полу.

— Ну заговори о ней, — продолжал Иннокентич, — только по имени не называй. Говори ровно. К примеру, об ее недостатках.

Старичок, отец Иннокентича, заулыбался и закивал головой. Он, казалось, прислушивался к разговору и все понимал.

Чара мрачновато поглядела на меня.

— Не вижу никаких недостатков. Очень хорошая собака. А то, что у нее тело длинное, как у ящерицы, — это совсем хорошо. Легче бегать по глубокому снегу.

Чара улыбнулась и веселее застучала хвостом. Потом поднялась, подошла и положила голову мне на колени. И стала коситься на Иннокентича.

— Впрочем, я ошибся. Не такая уж она и хорошая собака, — сказал я, — собака так себе. Средняя. Бывают лучше.

Хвост Чары остановился, она отошла, толкнула лапой дверь и вышла в соседнюю комнату.

— Ты думаешь, она ушла? — спросил Иннокентич. — Стоит за дверью, подслушивает, что о ней говорят.

— Не может быть! — воскликнул я.

— Точно.

— Да, да! — заулыбался старичок.

— Удивительно умная собака! — сказал я и в этот момент услышал, как Чара бодро застучала хвостом по полу.