«...В лодке оказались четверо матросов с «Ланкастрии». Весь вечер они подбирали из воды оставшихся в живых, доставляли их на ближайшее судно и вновь начинали поиски. Когда мы оказались на борту, совсем стемнело, и вокруг — ни огонька. Матросы, как и мы, были вконец измучены. К счастью, французское рыболовное судно отбуксировало лодку в Сен-Назер.
С причала мы разбрелись кто куда. Полуголый, дрожащий от холода, я не знал, что мне делать дальше. Разглядывая дома на соседней улице, приметил еще работающий кабачок. Толкнул дверь и оказался среди шумной полупьяной компании солдат, коротавших время в ожидании своей судьбы: эвакуации в Британию или лагеря военнопленных.
Я не мог рассчитывать на то, что меня обслужат в таком виде в баре. Дверь в углу была приоткрыта, и я проскользнул туда. Это оказалась кладовка. Вдоль стен — полки с винами. Пока я разглядывал их, в комнату ворвалась хозяйка. С трудом объяснил я ей свое положение. В награду получил полбутылки бренди, пачку сигарет и коробок спичек.
Я вновь выбрался на улицу, прошел пару кварталов и уселся прямо на мостовой. Прихлебывая из бутылки, курил одну сигарету за другой. «Была бы хоть какая одежда, можно было бы бежать в Испанию»,— думал я.
В этот момент на меня и наткнулась молоденькая девчонка. Она не испугалась моего вида и взялась помочь. Через некоторое время появилась со штанами и рубашкой в руках. И то, и другое было мне отчаянно мало. Но с рубашкой — она надевалась через голову — оказалось справиться легче, стоило лишь разорвать воротник. Штаны же пришлось сзади распороть по шву. Не успел я произнести слова благодарности, как появилась «Скорая помощь». Санитары с трудом втолкнули меня внутрь — там уже было набито битком. Машина остановилась на причале, возле небольшого судна. Мы перебрались туда, кое-как залезли в одну из кают и тут же заснули как убитые.
К вечеру следующего дня, когда я проснулся, на горизонте уже появилась Британия. В Давенпорте нас ждал роскошный прием. Военный оркестр играл марш. Прямо на причале были накрыты столы, а чуть поодаль санитарные машины. Толпа радостно улыбалась и махала нам руками...»
Из папки «Ланкастрия». Трагедия с «Ланкастрией» произошла вскоре после Дюнкерка, и премьер-министр Черчилль не решился сразу поведать нации о новых тяжелых утратах. Только 26 июля лондонская «Таймс» упомянула о том, что «из большого числа судов, проводивших эвакуацию из Сен-Назера, мы потеряли одну «Ланкастрию».
«После 1940 года я много раз бывал во Франции, но вновь попасть в Сен-Назер удалось только в 1984 году. Там я узнал, что жители города и английская ассоциация «Ланкастрия» планируют провести очередную встречу тех, кто остался в живых. Пригласили и меня. Но встреча не состоялась. Незадолго до 17 июня оба ее инициатора, живших по разным сторонам Ла-Манша, скончались, и церемонии были отменены.
Не зная об этом, я приехал в Сен-Назер. Там встретил двух англичан и бельгийца с «Ланкастрии». Мы возложили цветы к мемориальной доске на английском военном кладбище. На следующий год в Сен-Назере собрались 26 бывших пассажиров «Ланкастрии», родственники погибших и спасшихся.
Теперь мы приезжаем туда каждый год в один и тот же день — 17 июня. С утра собираемся на причале, садимся на катер и выходим в Бискайский залив к тому месту, где неподалеку от Сен-Назера установлен памятный буй. Под ним покоятся останки океанского лайнера «Ланкастрия». На воду ложатся венки из живых цветов, морской ветер шевелит седые волосы на наших непокрытых головах...»
Козлодрание под Кара-Кулем
— Если уж вы и впрямь из журнала «Вокруг света», который рассказывает об обычаях народов мира, приезжайте-ка через три дня. Большое событие будет. Той, настоящий народный праздник. Джигитов съедется много, скачки будут, борьба... Приезжайте, слово даю, не пожалеете.
Так говорил Мирзабай Умаков, молодой чабан с загорелым скуластым лицом, юрта которого стояла на берегу неширокой бурливой речки Кара-Суу.
В горы Киргизии я приехал по заданию редакции сделать репортаж о скалолазах, помогавших возводить плотины ГЭС на могучем Нарыне, но, приметив светлые кругляки юрт по пути, не смог удержаться и заглянул в них.
Хотя в долинах все еще было тепло, в горах уже властвовала осень. На горных перевалах лежал снег. Многотысячные отары овец, табуны полудиких лошадей живыми лавинами заполоняли дороги, приостанавливая движение машин, вовсю шла традиционная перекочевка. Стада спускались с высокогорных летних пастбищ — джайлоо и уходили на север к долинам предгорья. Вместе со стадами спускались с заоблачных вершин и чабаны со своими семьями. В тепле долин они ставили ненадолго юрты, образуя небольшие аилы, отдыхали и набирались сил, прежде чем двинуться в дальний нелегкий путь. Как раз в один из таких аилов, как выяснилось потом, я и попал.