У одной из юрт в прокопченном овальном большом котле томилась над костерком скворчащая в жире, аппетитно пахнущая баранина. У другой — расположились на кошме три женщины в платках и цветастых платьях. С азартной удалью, не хуже барабанщиков из джаз-оркестров, лупили они ивовыми палками по куче коричневой бараньей шерсти, отделывая ее не иначе как для изготовления кошм и ширдаков — мозаичных ковров. Тут же резвилась, вперегонки бегая с вислоухими умными пастушьими лайками, многочисленная ребятня. Коротали время за игрою в карты мужчины. Были тут и пожилые аксакалы, не раз и не два ходившие со стадами в горы, и молодые, но уже успевшие завоевать уважение средь умудренных жизнью чабанов, такие, как Мирзабай.
Я представился, объяснил, откуда и зачем приехал. Тут-то и получил приглашение на большой той от Мирзабая. Я спросил, по какому случаю собирается праздник.
— Да свадьба будет, свадьба,— как-то без должной, на мой взгляд, радости, скороговоркой пояснил Мирзабай и поспешил перевести разговор на другое. Я пообещал непременно быть Еще бы! Не каждому доведется побывать на свадьбе в чабанском аиле среди гор.
За три дня до праздника я успел сфотографировать захватывающую дух работу скалолазов на гладких бетонных стенах строящейся плотины в Таш-Кумыре. Потом поехал в Арсланбоб, где произрастают реликтовые ореховые леса. Возвращаться обратно пришлось в выходные дни. Автобусы шли переполненные, но стоило мне пояснить, что приглашен на киргизскую свадьбу, как место всюду находилось. Водитель, подвезший меня до Кара-Куля, даже отказался взять деньги за проезд, поинтересовавшись на прощание, где же будет проходить эта свадьба.
— Странно,— удивился он, когда я объяснил ему,— рядом живу, ничего о ней не знаю.
В долину Кара-Суу, к юрте Мирза-бая, меня подвез секретарь горкома комсомола. Поначалу-то он принялся меня отговаривать, стоит ли мне юрты снимать. Не лучше ли запечатлеть на пленки улицы нового города, сады и парки с прудами. Но я стоял на своем: юрта — традиционное жилище чабанов, на протяжении тысячелетий выручала она скотоводов, считай, едва ли не вся киргизская нация родилась в юрте, как ее на страницах журнала не показать
И вот я у Мирзабая. Вокруг юрт у реки большая толпа. Стоят и грузовые, и легковые машины, многие мужчины на лошадях. Стайками держатся девушки в ярких платьях. Вновь прибывающих гостей приглашают омыть руки из узорчатого кувшина, который почтительно держит перед каждым молодой чабан. Затем всех ведут к расстеленной на траве кошме. Жирный плов, горячий чай из пиал, сладкие коржики и печенье приходится пробовать, сидя на киргизский манер, поджав под себя скрещенные ноги.
Торжество начинается с борьбы двух юношей, восседающих на резвых лошадях. Лошади пританцовывают, кружатся, а юноши пытаются вытащить друг друга из седла. Побеждает крепкий парень в солдатских брюках и майке, по всей вероятности, только что демобилизовавшийся. Ему аплодируют, а он, нахлестывая плетью серого в яблоках скакуна, совершает на нем круг почета и с лихостью исчезает. А я вслед за множеством конников поднимаюсь на пригорок и оказываюсь как на трибуне стадиона.
Сероватые, похожие на войлочные колпаки, горы окружают долину с двух сторон. Вдали в зарослях зеленых кустарников бежит неширокая горная речка. Перед нею расстилается луговина с выгоревшей золотистой высокой травой, а ближе к нашей трибуне-склону, на которой собралось немало зрителей,— убранное кукурузное поле. На него и выезжают конники — молодые джигиты и седобородые старцы. В обычных костюмах, некоторые стриженые, без головных уборов, другие в традиционных киргизских колпаках, но среди всадников я отмечаю и несколько человек, на головах которых — шлемы танкистов.
Всадников на поле уже несколько десятков, они кружат, съезжаются, разъезжаются, а я все не могу сообразить, что оказался на празднике, не пользующемся популярностью у властей, однако продолжающем жить — древнейшем состязании киргизских джигитов — козлодрании.
Мне приходилось слышать, что козлодрание — это дикость, пережиток феодальных времен. Забегая вперед, должен сказать, что ничего дикого я тут не увидел. Современное козлодрание напоминает регби, где все игроки имеют право наваливаться кучей на игрока, владеющего мячом, сбивать его с ног, пока тому не удастся доставить мяч за линию поля. Вместо мяча в козлодрании используется туша зарезанного молодого бычка весом эдак килограммов шестьдесят. У него удаляют внутренности, голову, ноги, туша зашивается — и снаряд для состязания готов.