Журнал «Вокруг Света» №10 за 1994 год

Сперва взгляд схватывает общий яйцевидный абрис острова, окруженного пенным кружевом барьерного рифа. Потом начинаешь различать темно-зеленые массивы лесов и более светлые прямоугольники обработанных полей и плантаций, желто-белые разливы пляжей и бирюзовые блюдца лагун, черные нагромождения скал, серые ниточки дорог, соединяющих поселения. В свете утреннего солнца краски столь ярки и чисты, что кажется, будто остров явился из пены морской только прошлой ночью и сотворен для радости и счастья человека.

Наверное, подобные же чувства испытывал французский чиновник Бернарден де Сен-Пьер, немало путешествовавший по острову во второй половине XVIII века. Он прославился как автор сентиментального романа «Поль и Виржини», герои которого живут в полной гармонии с природой в уединенной долине Маврикия, вдали от мирской суеты. Идиллический мирок, навеянный картинами Маврикия, представлялся ему чем-то вроде утраченного человечеством рая...

На этот клочок суши, затерянный в Индийском океане, случайно натолкнулись португальские моряки в начале XVI века. Они обнаружили здесь удобные бухты и теплые лагуны, защищенные цепочкой коралловых рифов, песчаные отмели, где грелись на солнце гигантские черепахи, реки и ручьи с чистой пресной водой. Прибрежные воды кишели рыбой, а девственные леса были полны непуганых птиц и зверей. Мир и согласие царили в природе, поскольку на острове не было крупных хищников и змей.

Португальцы, возглавляемые мореплавателем Педру ди Машкареньяшем (в его честь позднее наименовали Маскаренские острова), провели здесь несколько дней. Самой большой диковинкой, открытой ими, были серые птицы с большими кривыми клювами, недоразвитыми крыльями и толстыми лапами. Величиной они напоминали то ли крупных лебедей, то ли небольших индюков, и были настолько же глупы, насколько безобразны. Они вперевалку по-хозяйски расхаживали по земле, доверчиво подпускали к себе человека и даже не пытались спастись, когда тот замахивался на них дубиной. Португальцы набили несколько бочек тушками этих несчастных созданий. Правда, их мясо оказалось жестким и невкусным, за исключением грудки, но моряки привыкли в дальних плаваниях довольствоваться солониной любого качества.

Позднее голландцы, приступившие к систематической колонизации острова и давшие ему имя Морица, принца Оранского, назвали безобразных птиц «додо», то есть «глупец». Они продолжали бить их, пока не уничтожили полностью. Жесткое мясо додо навсегда исчезло из рациона моряков. Это случилось всего через сто восемьдесят лет после появления европейцев на Маврикии.

Додо воздали всемирную славу посмертно, как бывает среди людей. О нем написаны десятки книг на многих языках мира, Джералд Даррелл избрал изображение додо (или серого дронта, так называют еще его в литературе) в качестве эмблемы своего фонда защиты исчезающих диких животных (Джерсийский зоопарк). На самом же Маврикии сложился настоящий культ додо. В магазинах и лавках продаются разнообразные рисунки, статуэтки, поделки ремесленников, сказки, альбомы и научные трактаты, посвященные знаменитой птице. Наконец после провозглашения Маврикия самостоятельным государством дронт был удостоен высшей чести — теперь «глупец» красуется на гербе Маврикия рядом с другими символами страны. Я обратил внимание, что у птицы, как ее теперь изображают, добродушный и несколько хитроватый, но никак не глупый вид, что вызывает еще большее сочувствие к судьбе маврикийского эндемика и вообще редких животных.

От эпохи додо и райских кущ сохранились остатки влажных тропических лесов, где встречаются деревья тысячелетнего возраста. Большинство же зеленых пространств острова носит следы деятельности человека, который, к счастью, умеет не только наносить природе ущерб, но и помогать ей.

Судьба одарила Маврикий столь универсальным климатом, что здесь прекрасно чувствуют себя растения, привезенные из Индии, Ирана, аравийских пустынь, Юго-Восточной Азии, Европы, Южной Америки, Африки. Есть на острове место, где все эти пришельцы собраны вместе.

Салат из пальмы

... Дорога из столичного города Порт-Луи на север, в Пампльмус, вьется среди плантаций сахарного тростника, словно демонстрирующего разные фазы своего роста и созревания. Вот ряды небольших, похожих на кукурузу растений, посаженных вперемешку с картошкой, на другом иоле заросли высотой в рост человека, а над третьим колышется пепельное море цветков-метелок — здесь стебли уже налились сладким соком и ожидают рубки, а следующее — пустое, урожай отсюда убрали и свезли на один из многочисленных заводов, чтобы переработать в сахар, основной продукт маврикийской экономики.

Женщины в темных сари обрабатывают посевы, отдыхают, усевшись в кружок, или устало бредут домой. Мужчины сопровождают груз тростника в тракторных тележках и кузовах автомобилей. Из природной доброжелательности или от хорошего настроения они улыбаются и приветственно машут проезжающим мимо них в автобусе праздным туристам, приносящим маврикийской казне второй по значимости доход.