Вот и все о мужик-корне. Я не знал, как мне сообщить в Кыэкен деду, что «женьшень Чайковского» не состоится. Я все собирался написать, но дед Чайковский опередил. Неровными, корявыми строчками сообщил, что из Москвы он наконец-то получил хорошее письмо: корни попали в научно-исследовательский институт, и там их будут исследовать, «выявлять целебную силу». Результат исследований обещали сообщить в конце года.
Но дед Чайковский не дождался...
Мнение специалиста
Молочай Палласа, Euphorbia pallasil Turcz, мужик-корень. Это многолетнее растение с мясистым корнем из семейства молочайных хорошо известно ботаникам. Впервые описал и назвал его в честь известного путешественника Палласа русский ботаник Н. С. Турчанинов, изучавший флору Сибири и Дальнего Востока в середине XIX века.
У молочая Палласа толстый корень, невысокие стебли с очередными или мутовчатыми листьями. Крупное, похожее на зонтик соцветие, желтоватые цветки и сухие орешки — плоды. Если надломить растение, начинает обильно выделяться едкий млечный сок. Мощный, напоминающий фигуру человека корень молочая Палласа неоднократно вводил в заблуждение жителей Забайкалья, которые принимали его за женьшень. Не избежал этой участи и дед Чайковский, ярый проповедник растения, трогательный, чудаковатый старик, о котором так сердечно рассказал журналист Н. Яньков.
Бесспорно, мужик-корень обладает рядом лекарственных свойств. Сибиряки, пользуясь рецептами народной медицины, издавна применяли его в качестве возбуждающего и тонизирующего средства. Но «сказочное» выздоровление деда Чайковского, наверно, было вызвано и иными причинами...
Автор очерка прав: в определенных дозах молочай Палласа ядовит. Применять его для лечения очень опасно. Он содержит алкалоиды, дубильные вещества, возможно, сапонины и гликозиды.
С химической точки зрения молочай Палласа мало изучен и ждет своих исследователей, как, впрочем, и многие другие растения богатой забайкальской флоры.
Под фундаментом города
Глаз поэта точен! Одесса стоит на лёссовых грунтах, которые слабо пропускают воду, а в сухом состоянии легко превращаются в пыль. Одним словом, весной и осенью слякоть да мокрядь. А летом пыль. «Я жил тогда в Одессе пыльной...»
Теперь перенесемся лет этак на 50—60 вперед. По улицам Одессы шагает человек в кителе. И форменной фуражке. В руке записная книжица. Звенит булыжная мостовая. Кругом дома трех-, четырех- и даже пятиэтажные. От деревьев ложится на землю не какая-нибудь там, как во времена поэта, «насильственная тень», а самая полная, густая и синяя. Но человек не укрывается от солнца и не обращает внимания на архитектуру. Он ищет водоразборные колонки и смотровые колодцы. Потом долго стоит подле, считает, сколько ведер набрали хозяйки и сколько воды утекло попусту, сколько потерялось ее на пути от одного смотрового колодца до другого.
Поначалу его настойчивое присутствие одесситов смущало и раздражало. «Что он считает мою воду, этот тип? Ему что, моей воды жалко?» Но потом к нему привыкли. А еще через некоторое время удивлялись и тревожились, если не встречали его у колонки. Без малого тридцать лет вел свои записи Иван Федорович Синцов, чиновник Одесского градоначальства. Быть может, одним из первых людей своего времени он с ясностью понял, что города поддерживают снизу не каменные фундаменты и не кариатиды неподвижные, а природные тела, увы, подверженные и деформациям, и химическим изменениям. Талантливый инженер, он участвовал в прокладке городского водопровода. Его коллеги, получив гонорар и отпраздновав торжественное открытие в ресторации, разъехались по разным городам или подрядились исполнять другие проекты. Синцов остался верен гидрогеологии. Он заметил, что, с тех пор как воду стали брать из колонок, грунтовая вода резко поднялась. Отчего? Что это за мир — там, под фундаментами и подвалами?