Вгорячах мы проехали, не останавливаясь, еще с километр. Несмотря на купанье, наша запасная одежда, крепко увязанная в мешки из оленьей замши, почти не промокла, и мы могли переодеться. Несколько минут Павел Иванович прыгал по мху голышом, чтобы обсохнуть, прежде чем надеть белье. Я привык к его внешности чуть полнеющего, в очках, очень выдержанного человека и с удивлением смотрел на его мускулистое тело борца.
— С медведем не приходилось бороться? — спросил я.
— Убегают, близко не подходят, — засмеялся Нивани.
Скоро стемнело. Ночь была теплой, наш костер горел ярко и весело. Растянувшись у огня, мы в который раз переживали страшные минуты переправы.
— Вот Тнаковав с Хоялхотом натерпелись страху. Они ведь шли первыми, — сказал Павел Иванович.
— А может быть, они повернули к поселку Ветвей?
— Нет, не должны. Следов-то ведь не было.
— Но и на этом берегу их нет.
— Завтра найдем, — уверил меня Нивани. — Тут немного подальше есть ущелье, оно ведет к перевалу на Тополевую. Там обязательно найдем их след.
Мне тоже хотелось верить в это: Тополевая была вторым притоком Вывенки. Как пройти через нее, не знал и Эляле. Миша же Тнаковав, прежде чем стать оленетехником, работал там пастухом...
Павел Иванович задремал, а я, пересиливая сон, ожидал, пока закипит вода, чтобы сварить мясо. В это время кто-то зашевелился у камня под скалой. Там ходил какой-то небольшой зверь. Он приблизился к костру, вошел в освещенный круг. Я увидел крупного сурка, очень красивого —серого, с черноватой шапочкой на голове. Зверек осторожно поглядывал на огонь, каждые несколько шагов останавливался и поднимался на задних лапках. Павел Иванович перевернулся на другой бок; его движение заинтересовало сурка. Не опускаясь на передние лапы, он вперевалку, точь-в-точь как маленький медвежонок, подошел к Павлу Ивановичу и уставился на него. Костер отсвечивал в темных чуть раскосых глазах зверька. Я с интересом ждал, чем кончится это.
То ли от пристального взгляда, то ли от припекавшего со спины костра, Павел Иванович очнулся от сна, открыл глаза. Несколько секунд он и зверек молча, в упор рассматривали друг друга. Я увидел, как рука Павла Ивановича начала судорожно шарить по земле, ища оружие. Он встал на четвереньки и вдруг — совершенно неожиданно для меня — закричал на сурка. В страшном волнении он пытался нащупать руками карабин, наконец это ему удалось, и тогда он вскочил на ноги, вскинул карабин к плечу и... замер, видимо потеряв сурка из виду.
Я хохотал до колик в боках. Павел Иванович рассказал, как, открыв глаза, он увидел перед собой морду медведя, и у него в голове пронеслась мысль: «Все, пропал, тебя он уже съел, может быть, успею схватить ружье...»
В середине ночи я проснулся от света костра. Павел Иванович пил чай.
— Медведя ждешь? — спросил я.
— А, чтоб его. Как засну — опять морда перед глазами.
Мы тронулись в путь очень рано. Ущелье, о котором говорил мой спутник, оказалось неудобным для езды. По дну его шумел бурный весенний ручей, а склоны были слишком круты, чтобы по ним ехать; приходилось без конца переправляться через поток, часами идти краем крутого склона, удерживая нарту рукой.
Нартовых следов на снегу попадалось довольно много, но все они сильно обтаяли, и понять, когда их проложили, мы не могли. Все же впечатление было такое, что мы идем правильно — Тнаковав и Хоялхот здесь прошли. К полудню мы наконец выбрались на перевал и покормили оленей. Из-под снега местами вытаяла прошлогодняя брусника, мы собирали сладкие красные ягоды, время от времени запивая их водой, которую высасывали изо льда.
Мой белый правый, наевшись, уже лег отдыхать, а черный все никак не мог насытиться. Это был верный признак того, что жира у него уже не осталось и он скоро упадет. Я попробовал скормить ему кусок нерпичьего жира, которым каждый день мазал сапоги, чтобы не промокали, но олень отказался от него.
Мы тронулись вниз, к Тополевой. С перевала к реке вело множество больших и малых долин, так что мы не стали искать след Тнаковава, надеясь найти его у реки.
Тополевая показалась нам еще более неуютной, чем Ветвей. Лед уже сошел, река мощно и стремительно текла мимо белых от снега кочек по затопленному половодьем ольшанику. Тнаковав, выросший в этих местах, несомненно, знал брод, но как найти следы людей, шедших впереди нас? Покрутившись около реки, мы разъехались в поисках брода — Павел Иванович вверх, а я вниз по реке. К вечеру мы снова стояли на берегу, не зная, что предпринять...
— Хоть оленей режь, да живи здесь, пока вода не сойдет, — сказал Павел Иванович.
— Раз люди уже переправлялись здесь, пройдем и мы, — ответил я.
У нас было два выхода: сделать плот или переправиться на оленях. Нивани стоял за старый пастушеский способ переправы, хотя знал о нем только понаслышке. Но он родился и вырос в тундре...