Всю короткую весеннюю ночь мы гнали оленей, не давая им передышки. Теперь табун Эляле, должно быть, находился где-то неподалеку. Предательское солнце быстро выкатилось из-за снежных гор и начало растапливать дорогу. Часам к шести стало уже тепло, пришлось сбросить верхние кухлянки. С каждого бугорка мы высматривали в бинокль табун и наконец увидели черные точки оленей на далеком склоне. Мы пробивались к ним, весело кляня мокрую снежную кашу. В конце концов пришлось достать лапки, плетеные лыжи, и пойти впереди, проминая дорогу.
Эляле расположил бригадные палатки на большой проталине. Снизу ее подпирало снежное поле, а сверху глядели уже почерневшие по гребням горы. Пятеро пастухов, женщины и малыши бродили и лежали под солнцем. После трудной зимы и перед летней дальней дорогой у них выдались относительно спокойные дни. Олени паслись прямо у палаток.
Женщины пустили детишек гулять голышом — в одних коротких торбасишках. Ошалев от неожиданной свободы и легкости, малыши с веселым смехом носились по желтой прошлогодней траве. Олени не боялись их, и только оленята следили за детьми исподлобья, некоторые вдруг подпрыгивали, отталкиваясь сразу четырьмя ногами, и бросались бежать, то ли пугаясь, то ли приглашая побегать наперегонки. Дочка Эляле присмотрела себе небольшую снежную горку и попробовала съехать по ней, как каталась зимой, когда была в меховых штанишках. Но для весны не годились зимние развлечения: снег стал льдистым и шершавым.
Мы с Павлом Ивановичем тоже отдыхали после дороги. Просчет новорожденных оленят в стаде Эляле уже провел оленетехник Миша Тнаковав. Он увез сводку в поселок вчера вечером, накануне нашего приезда. На всякий случай я переписал копию акта, оставшуюся у бригадира. У меня теперь были данные по пяти оленеводческим бригадам. Хорошие данные, с ними не стыдно было возвращаться домой. Выходит, мы недаром торчали в тундре, выбирая получше весенние пастбища, подкармливая оленей солью и жиром, завезенными за полтысячи километров.
Павел Иванович Нивани — наш парторг, весело насвистывая, подбивал какие-то итоги в своей записной книжке. Потом собрал пастухов, рассказал, что скоро, через месяц, выборы. Тогда бригада уже уйдет к далеким летним пастбищам, но ее обязательно будут искать, чтобы люди могли проголосовать. Павел Иванович напоминал людям, что и в тундре они — часть совхоза, района, государства... И, слушая его, видя, как слушают пастухи, я понимал, что это, может быть, самое главное, что нужно помнить мужчинам и женщинам, работающим в тундре.
Между бригадой Эляле и нашим поселком лежали сто двадцать километров горной тундры, рассеченной реками и ручьями. Труден путь по весенней тундре. Полозья нарт в это время подбивают железом, которое хорошо скользит по леденистому насту. Конечно, где лучше проехать, пастухи знают с детства и лишь обсуждают варианты пути. Тундра изучена поколениями их предков. И пути полегче, и гиблые места, вероятно, когда-то познавались людьми на печальном опыте. Но мы плохо знали дорогу, и быть первопроходцами совсем не хотелось. Однако результаты отела оленей по всем бригадам ждало от нас начальство, ждал Госбанк, выдававший совхозу деньги, а значит, и люди, много людей... Да и нам самим после двух месяцев в тундре хотелось в поселок — у Павла Ивановича там была большая семья, а у меня друзья, там были газеты, кино, хлеб вместо надоевших галет и много иных радостей.
Мы размышляли, идти или не идти, до утра, пока не узнали, что Тнаковав с Петей Хоялхотом, пастухом из бригады Эляле, уже уехали к поселку. Им предстояло переправиться через две большие реки, пройти по весенней снежной каше полтораста километров. Мы же решили идти их следом — вторыми идти не страшно.
Часов в шесть вечера пастухи собрали стадо покучнее и стали выбирать для нас ездовых оленей. Они ловили худых, уже начавших линять оленей, ощупывали их — крепок ли хрящ ушей, есть ли шарик жира на пястном сгибе, живо ли смотрят глаза, как растут рога — если большие, значит, у него еще есть силы (1 Самцы оленей сбрасывают рога осенью, весной начинают растить новые.). Я молчал, полностью полагаясь на опыт пастухов.
Вечером, глядя на быстро проступающие в небе звезды, мы поняли, что весна подарила нам еще одну морозную ночь. Вполне вероятно, что она окажется последней. То я, то Павел Иванович подходили к краю проталины, трогали снег. Уже начала появляться ледяная корочка...
Мы увязали нарты задолго до того, как окреп наст. И когда выехали, олени то и дело проваливались по грудь в снег. Приходилось править от проталины к проталине. Как только нарта выбиралась на черное место, на сухую прошлогоднюю траву, мы соскакивали .с нарты и бежали рядом. Потом приходилось снова забираться в снег, олени начинали барахтаться, ломая грудью тонкий наст. Предательская корка сейчас, пожалуй, только мешала. Она ломалась, как только олень переносил тяжесть тела на передние ноги. Животные тыкались мордой в снег, падали, приходилось их понукать.