Я невольно взглянула на гончарный станок — чарх, стоявший в углу мастерской. Да, это его изобразил усто Умар: та же ложбинка, выбитая ногой кулолгара. Ногами многих кулолгаров.
— Этот круг достался мне от отца, — сказал мастер. — Я и сейчас на нем работаю. На электрический переходить не хочу: трудно регулировать скорость. Когда какая скорость нужна — чутье подсказывает. Это — мгновенье! Упустишь его, смотришь — и уж не та форма, что задумал...
Мастер склоняется над кругом. И уже не замечаешь морщин на его лице, седого клинышка бороды и красноватых от постоянного напряжения глаз. Видишь, как сильные пальцы мнут серый ком глины, как напряглись икры ног в ожидании нужного движения, как сосредоточен и весел стал взгляд...
На полках стояли синие, коричневые, желто-палевые блюда; их покрывал сложный рисунок: тонкие ветви, длинные листья, лучи солнца, угловатые согдийские письмена и арабская вязь. Чайник, похожий на купол мавзолея, расписанный синим. Темно-коричневые, витые, устремленные, как минареты, ввысь вазы. Сосуд для воды будто тело птицы. Трехрогие архары, драконы, единороги. Верблюд, баран, куропатка. Свистульки — птицы ли, звери ли о двух лапах. Игрушки терракотовые, расписанные по розоватому фону рыжим, белым и черным.
Все тот же материал в руках усто Умара, что и в руках его предков, тот же инструмент — гончарный круг и десять пальцев, даже эскизы, как прежде, — в голове. Но исчезла необходимость день ото дня снабжать всю улицу глиняными тарелками и пиалами: есть стекло и фарфор, алюминий и пластмасса. Исчезла утилитарность, которая была главной в предметах, сходивших с гончарного станка предков усто Умара. Усто Умар устремился на поиски красок и линий, которые могли бы передать неповторимый колорит самаркандской земли. Интересно, какую форму обретет завтра мастерство кулолов из семьи Умара Джуракулова? Художник показал одну из первых «глиняных» работ своего внука, студента-историка Самаркандского университета. То был макет мавзолея Гур-Эмир. Работа была еще робкой и слишком точной, но в этой точности угадывался интерес к архитектуре. Может быть, здесь, на пересечении этих линий — мастерства куполов и влечения к архитектуре, — лежат его открытия?..
Впрочем, поиск поиском, а посуда из глины, привычная и удобная, не уходит из быта. В лавочках мастеров, что рядом с базаром, по-прежнему крутят на гончарном круге пиалы, горшки, кувшины. И до чего естественно, органично смотрится в разноцветье базара — среди сизого, зеленого, желтого винограда, красных стручков перца, охапок зелени — скромный блеск глиняной посуды! Конечно, на этих кувшинах и горшках не увидишь сейчас «оберегов» — значков, которые ставили старые мастера, желая преумножить воду и пищу, уберечь от «дурного глаза». Но плавные линии сосудов до сих пор напоминают о том, что испокон веков посуда была символом женского созидательного начала...
На прощание усто Умар взял в руки золотое, как солнце на закате, блюдо и прочитал коричневый орнамент букв:
— «Приходите к нам в гости, будем есть плов с этого блюда... Как съедите плов, скажите спасибо... Как хорошо после плова зеленый чай попить из голубого чайника... Чтоб улыбка не сходила с наших лиц и чтоб всегда был мир».
Стихи были усто Умара.
С крыши высотной гостиницы «Самарканд» виден весь город. Виден подробнее, четче и ближе, чем с вершины Чупан-ата, куда поднимаются всякий раз, чтобы взглянуть на фиолетовые отроги Тянь-Шаня, разлив и отмели Зеравшана, на бег желто-серых сглаженных холмов, ныряющих в море зелени...
Отсюда легко проследить, как море это дробится на волны-улицы, обсаженные чинарами, карагачами и платанами. Они бегут вдоль двух-трехэтажных домов, обтекают купола мавзолеев, сверкающие стеклом плоскости современных зданий и гаснут у стен Регистана, возле старого города.
...Крыша к крыше, плоские, коричневато-серые. Где-то там между ними тянутся коридоры улиц Иттифак и других, таких же узких, закрытых с обеих сторон глиняными дувалами. Видны прямоугольные дворы с пятнышками зелени. Внутренние заборы пристраиваются под прямым углом друг к другу, и весь квартал, очерченный улицами, кажется сложным геометрическим орнаментом, вылепленным из глины.
Каждая ячейка орнамента «соткана» из материалов, что давала человеку природа. Из лессовой глины изготовляли сырцовый кирпич, возводили глинобитные стены. Тополь шел на конструкции стен и кровли. Штукатурили глиной с саманом. Обычно дом ставили без фундамента, без цоколя, а уж если делали цоколь, то очень низкий — из булыжника или жженого кирпича. Плоскую крышу сооружали из мелких горбыльков, камышовой плетенки, земляной засыпки и покрывали глино-саманной обмазкой. Для отвода воды с крыши приспособляли керамические трубы — кувур.