На монументальное строительство — медресе, бани и т. п. — шел жженый кирпич квадратной формы. Совсем недавно на раскопках Афрасиаба, древнего городища Самарканда, археологи нашли лечь для обжига кирпича — она работала в VIII веке. Кирпичный цех располагался на площади свыше ста квадратных метров. Это говорит, что размах производства был немалым.
Глиняный дом — детище среднеазиатской земли не только потому, что он создан из ее плоти. Есть в нем складывавшаяся веками целесообразность формы, линии и материала. Под бездождным среднеазиатским небом глина, даже необожженная удивительно долговечна. Как долговечна оказалась, например, каменная соль в условиях Сахары: недавние раскопки показали, что древний город, построенный из глыб каменной соли, простоял в пустыне столетия. К тому же глина словно аккумулирует прохладу. Заходишь в дом как в тенистую рощу. А есть ли что-нибудь более необходимое человеку, когда он задыхается от жары, чем прохладная комната и глоток свежего воздуха? К глиняному дому несложно пристроить в случае необходимости и новые комнаты. Плоская крыша, где сохнут на солнце фрукты, затененный айвон — терраса вдоль стены, окна и двери, открывающиеся не на пыльную улицу, а во двор, где течет вода, вьется виноград, зеленеет чинара, где крутится хозяйка у тандыра, — все детали органичны, не случайны. Пожалуй, здесь есть над чем задуматься архитекторам, которые работают над новым обликом среднеазиатских городов...
В руках мастеров прошлого глина стала универсальным материалом. Быть может, отсутствие широкого выбора (лесом и камнем эти земли не богаты) толкало строителей на поиски новых возможностей, казалось бы, такого простого, даже примитивного, но на самом деле неисчерпаемо богатого материала. Не случайно работа с глиной породила десятки профессий. Гилкор владел всеми традициями национального зодчества, работал как архитектор, строитель и реставратор, возводя и восстанавливая глинобитные или кирпичные стены жилых домов, медресе, мечетей, бань. Ганчкор резал по ганчу (1 Ганч — среднеазиатское название вяжущего материала, который получают, обжигая природную смесь гипса и глины. Ганч употреблялся для архитектурной отделки помещений в богатых домах.), отливал ганчовые решетки и просто штукатурил. Кстати, о «просто» штукатуре ходил среди глиняных дел мастеров рассказ, как поспорили два ганчкора: чье мастерство выше? Отделывали они одну комнату. Резчик украшал резьбой стены своей половины, а штукатур работал на своей. И что же? Выиграл штукатур. Он отполировал стены так, что в них отразилась резьба, которую нанес его соперник...
Я смотрю сверху на старый Самарканд, этот глиняный памятник жилой архитектуры прошлого, и вижу, как расступаются крыши и в разрыве плоскостей — вдруг, как всплеск, как девятибалльная волна, — купол Гур-Эмира... И уже во всей панораме города то тут, то там глаз замечает купола мавзолеев, башни минаретов, порталы мечетей. Гур-Эмир, Рухабад, Регистан, Биби-Ханым, Шахи-Зинда, Ишрат-хана...
Неужели это все та же глина?
Сине-голубое мерцание купола Гур-Эмира, торжественная плоскость пештака-портала, разрезанного стрельчатой аркой, белое кружево решетки, огораживающей усыпальницу Тимуридов, обещали красоту и чудо. Пройти мимо было невозможно. Я пересекла выложенный плитами двор и остановилась возле группы мальчишек. Они молча рисовали. На тетрадные листки в клетку ложились узоры сине-бело-голубого орнамента, который, казалось, был повсюду: на куполе и стенах мавзолея, на восьмигранной призме и барабане, несущих купол, над арками, расчленяющими в два яруса плоскость фасада...
Рисовать было трудно. Взгляд нащупывал гирих (гирих — буквально «узел»; искусствоведы называют так геометрический орнамент или его исходный элемент) и потом долго не мог выбраться из сложных фигур, заполняющих сетки гирихов, из голубых строчек, из причудливых плетений между арабскими буквами. Но то ли чутье будущих художников, то ли знакомые, виденные с детства мотивы выводили мальчишек из хитросплетения узоров, который создали мастера далекого прошлого, когда ислам запрещал рисовать все живое, и фантазия художников ушла в геометрический и растительный орнаменты.
Изразцы, наборная мозаика, глазурованные плитки, шлифованный кирпич, ковровая мозаика — глина, прошедшая через руки мастеров, блистала радостью в жарком мареве самаркандского дня.
На раскопках Афрасиаба я видела вынутые из земли глиняные черепки. Они лежали на краю глубокого раскопа, тщательно очищенные, сложенные в аккуратные кучки на распластанной, присыпанной песком газете. Археологи обрадовались, когда мелькнул блестящий голубой осколок — еще один факт, еще одно подтверждение того, что культура глазурованной керамики была хорошо известна в Афрасиабе. Она переживала свои взлеты и падения, но в XV веке в Самарканде вспыхнула особенно ярко...