Журнал «Вокруг Света» №12 за 1994 год

Щелканье механической травокосилки сменяют негромкие голоса — это появились мусорщики. Они быстро выхватывают разноцветные пластиковые сумки с отходами из возвышающихся у каждого подъезда и блистающих чистотой мусоросборников. Низенький, соразмерный человеческому росту, грузовичок объедет все корпуса и отвезет свою поклажу на край квартала, откуда ее заберет городской мусоровоз. Через сколько-то времени, я знаю, двор огласят зычные возгласы «Берас, берас!» — «Рис, рис!» — и между домами лихо промчится пикап, нагруженный пакетами риса. Деликатно позванивает велосипедный звонок мороженщика, из подъездов то тут, то там показываются детишки с монетками в кулачке и разживаются пластиковыми колбасками, наполненными фруктовым мороженым на любой вкус. И снова тишина, которую изредка нарушает разговор идущих со стройки индонезийских рабочих (они всеми правдами и неправдами стараются попасть в зажиточную Малайзию с перенаселенной Явы) или поющие интонации китайской речи — ведь почти все мои соседи — китайцы, а малайцы, с их тягой к земле, до сих пор предпочитают одноэтажные, выстроенные в сплошной ряд коттеджи с маленьким палисадничком перед входом. Увы, я не понимаю по-китайски, да и сами местные китайцы здесь зачастую не понимают друг друга, поскольку говорят на разных южнокитайских диалектах — южнофуцзянском, гуандунском, хакка... Если изредка, за уборкой или мытьем посуды, я разражаюсь каким-нибудь романсом, мне кажется, будто я пою в вату, ведь слов не поймет в округе ни одна живая душа. Зато меня самого время от времени пробирают звуки пианино из блока Джи-7 — это садится за уроки какая-то девочка-китаянка и играет до слез знакомые этюды, а то вдруг неуверенно, запинаясь, какой-нибудь «мамин» вальс Шопена.

Иногда к середине дня небо угрожающе темнеет, отдаленные раскаты грома сменяются ужасающей канонадой прямо над головой, налетает шквал, и я бегу закрывать окна — сейчас будет гроза. Она начинается как по нотам: потоки воды лупят по асфальту, гнутся до земли молодые деревца, двор превращается в бурное озеро, разверзшиеся небесные хляби переполняют душу диким апокалиптическим восторгом, от окна невозможно оторваться. Но тучи торопятся дальше на запад, ливень стихает, вода сбегает в бетонированные водостоки, проложенные вдоль домов, вовсю наяривает солнце — и грозы как не бывало!

Подходит час обеда, и я отдаю дань «инстант ми» — восхитительной вермишели в острокислом бульоне из пакетика знаменитой когда-то и у нас фирмы «Магги». Мисочки вермишели да двух стаканов душистого крепкого чаю с Северного Борнео (из Восточной Малайзии) мне хватает за глаза — оказывается, здесь совсем не так хочется есть, как дома. Теперь можно снова корпеть над переводом, дожидаясь, покуда около четырех какой-то псих не включит магнитофон и на весь двор не загремит ни к селу ни к городу английская рождественская песенка.

Так продолжается до тех пор, пока я не натыкаюсь взглядом на движущийся по периметру двора щеголеватый автофургончик с репродуктором на крыше — он развозит пакованные в пластик ломти белого хлеба всяких англо-американских сортов. «Так это вы играете?» — озадаченно спрашиваю я китайца-водителя по-английски. «А это вы все время поете?» — весело отвечает он мне вопросом на вопрос.

Но вот мой дневной урок выполнен, солнце спустилось за перегородивший двор корпус, до обидного быстро отыграли розовыми, фиолетовыми, пурпурными бликами горы облаков на западе, и к восьми часам вступила в свои права бархатная тропическая ночь с запрокинутым рожками вверх месяцем и малознакомыми созвездиями над головой. Наступление темноты приветствуют сводные хоры лягушек с окрестных пустырей и звон цикад, облюбовавших, кажется, каждое дерево и каждый кустик в округе. Давно вернулись с работы соседи, замерли, уткнувшись в стены домов, их нарядные легковушки. Из ярко освещенных окон доносятся бряканье посуды, мирные голоса взрослых и детей (и почти никогда детский плач, разве что завопит какой-нибудь грудной младенец). Пожалуй, и мне пора уже пойти отужинать в точку питания под названием «Рис с курятиной», что на улице Панданусов, 500.

Ужин у Эдди