Журнал «Вокруг Света» №12 за 2005 год (2783)

«Строили баррикады с энтузиазмом, весело, — не без иронии вспоминал Зензинов. — Работали дружно и с восторгом — рабочие, господин в бобровой шубе, барышня, студент, гимназист, мальчик… На короткое время все чувствовали какую-то взаимную близость, чуть ли не братство — и потом все снова расходились по своим делам… Баррикады строил обыватель. Это было так весело! Разрушать и строить! Разрушать и строить! В постройке, казалось, было даже какое-то соревнование — как будто люди старались построить у своих домов баррикады, которые должны были быть лучше соседних». В ход шли заборы, рухлядь, фонарные и телеграфные столбы, домовые ворота, афишные тумбы. Все это опутывалось проволокой, обсыпалось снегом и заливалось водой, превращаясь в ледяной панцирь. Первая линия баррикад протянулась пунктиром по Бульварному кольцу от Покровских ворот до Арбата, вторая — по Садовым улицам от Сухаревой башни до Смоленской площади, третья — как бы соединяла Бутырскую, Тверскую и Дорогомиловскую заставы. Много их было также в Замоскворечье, в Лефортове и Хамовниках, на Арбате и Пресне, Пречистенке и Мясницкой, Лесной и Долгоруковской улицах.

Поначалу баррикады оставались без защитников, и значение их было, скорее, моральное. Вместе с тем они разрезали город на множество мелких участков и не давали возможности войскам маневрировать. В результате в Москве появилось немало своеобразных небольших «оазисов», где восставшие чувствовали себя полными хозяевами и куда в течение нескольких дней не смели показаться правительственные отряды, действовавшие поначалу довольно робко и как бы наобум. У наблюдателя могло сложиться впечатление, что власть в городе вот-вот окончательно перейдет в руки восставших. В их среде господствовали самые радостные настроения. По словам того же Зензинова, «в первые дни впечатление от неожиданного, сказочного успеха… было опьяняющее. Москва — сердце России, оплот реакции и самодержавия, царство черной сотни — покрыта баррикадами, и эти баррикады держатся против регулярных войск с артиллерией и пулеметами!»

Огромную роль в этом успехе сыграла тактика партизанских действий, которой придерживались революционеры. Перемещаясь мелкими группами, обстреливая солдат из окон и подворотен, дружинники не вступали с ними в открытый бой, а старались рассеяться после коротких и внезапных нападений. Разрушавшиеся баррикады постоянно возводились заново. В таких условиях правительственные силы находились в постоянном напряжении, необычайно выматывавшем их силы.

Настоящую охоту революционеры открыли на полицейских. Дошло до того, что возле городовых, дежуривших в центре Москвы, власти вынуждены были выставлять армейские караулы. Зачастую, не имея перед глазами противника и неся потери от непонятно откуда летевших пуль, войска открывали беспорядочную стрельбу из пулеметов и пушек во все стороны. «Боевики» при этом страдали гораздо меньше, чем простые московские обыватели, которых любопытство и всеобщее возбуждение толкали на улицы. «Картечь и шрапнель летели в густые массы, в толпы любопытных, пулеметы стреляли вдоль улиц и веером обстреливали сверху город, — писал Зензинов. — Интересно было поведение публики: несмотря на стрельбу и раненых, толпы народа весь день собираются на тротуарах, на углах и за углами улиц и везде, где было какое-либо подобие прикрытия.

…Все смотрели на происходящее как на какой-то народный праздник. Как будто по всем улицам города летал какой-то веселый, шаловливый, задорный дух бунта. Вот, между прочим, почему в эти и особенно в позднейшие дни пострадали на московских улицах главным образом совершенно случайные люди: выбегавшие на угол посмотреть кухарки и горничные и вообще любопытные. Можно было отметить странную особенность этих дней — даже тогда, когда кровь уже пролилась — это какое-то детское задорное веселье, разлитое в воздухе: казалось, население ведет с властями какую-то веселую кровавую игру…» Но постепенно настроение обывателей менялось: льющаяся кровь была устрашающе реальной, а противоборствующие стороны все больше втягивались в процесс взаимного истребления, что не могло не действовать на москвичей отрезвляюще.

Подавление