Журнал «Вокруг Света» №3 за 1999 год

В 1830 голу на правом берегу Ишима у древнего караванного брода Кара Уткуль появился российский стратегический форпост. Разметив площадь, казаки окопали ее широким и глубоким рвом. В плане крепость имела форму квадрата с пятью бастионами. В центре квадрата стояла приземистая башня. Нижняя часть ее была сложена из саманных кирпичей, а верхняя – из толстых бревен. В бревнах были прорезаны бойницы. По крепостному валу день и ночь ходили дозорные с тяжелыми кремневыми ружьями на плечах. Останавливаясь, они вглядывались в степь. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась равнина, поросшая желтой травой, а вдали, у самого горизонта, – юрты казахов, стада их овец, табуны лошадей. Городок лежал на пути одного из отрогов Великого шелкового пути – из Ташкента и Бухары в Европейскую Россию. Акмолинской трассой шли караваны с товарами из Петербурга, Москвы, Нижнего Новгорода, Пишкека. Купцы все гильдий и наций, скотопромышленники-прасолы съезжались сюда не только из России, но и из-за границы.

Удивительно, но дагерротип эта крепости до сих пор сохранился. Остались и фамилии первых поселенцев этой казачьей цитадели Михайло Прохандин, Иван Алексеевский, Асаф Морожников, Федор Хлебников. Где их могилы? Сохранился ли хоть след от них?

Исцеляющий нур

Здесь поблизости есть мазар,– смотрит в окошко Коныс, ведя машину. – Боюсь пропустить. Там похоронен Тохан Казрет. Тоже наш родственник. Вот сейчас он откроется. Касым-ака, вы хотели его показать?

Дорога петляет между белым холмами. Уже начинает темнеть, и на ветровом стекле «уазика» появляется первая звездочка... Вот оно, кладбище. Слева от нас. Машина останавливается.

Таинственное кладбище в темнеющих холмах, обнесенное невысоким каменным забором. И только одни мазар, похожий на черную юрту.

– Он там похоронен? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает Коныс. – Это просто мола, гробница.

– Вот это то, о чем я в музее рассказывал, – поясняет Таукенов. – Укрытие. Вот с такой же молы начиналась Акмола.

– А могила Тохана Казрета вот там, среди прочих, – показывает Коныс. – Он обладал даром ясновидца, что-то предсказывал. И вот поверье такое есть, почему здесь молу построили и паломничество идет. В особый день здесь люди собираются. Женщины, дети, больные. И вот они там ночуют. И исцеляются.

– А когда появился нур? – спрашивает Нелли Викторовна. – При жизни еще или после?

– Наверное, после... Не знаю, – разводит руками Коныс.

– Что такое нур? – тихо спрашиваю я Таукенова, чтоб не нарушить торжественную тишину.

– Святое свечение. Аура над человеком или его могилой. Астральная сила. Хотите внутри посмотреть?

Открываем со скрипом железные двери каменной юрты и входим вовнутрь. Темно. Одно единственное окошко на юг еле прорисовывается в черной стене. Таукенов щелкает зажигалкой. И тогда лишь на миг открывается внутреннее пространство: земляной убитый пол, черный сводчатый потолок, окно, затянутое полиэтиленовой пленкой, и, наконец, низенький столик в углу с самоваром, посудой, ведром, старым примусом.

– Видите? Даже продукты лежат, – говорит Таукенов, в это мгновение зажигалка гаснет, и опять темнота обволакивает нас. Остались одни голоса.

– Я заметила даже войлок у двери... – голос Нелли Викторовны.

– Должен быть тюк с одеялами... – это Коныс.

И опять темнота, тишина... И я чувствую, как зубы во рту у меня начинают гудеть. Вот этот самый нур!

Снаружи слышится снежный скрип, открывается дверь, и в проеме ее, окруженный ночными звездами, появляется силуэт. Силуэт говорит нам голосом Леонида Дмитриевича:

– Где вы здесь, братцы? Я уже замерз ждать.

Мы молча выходим наружу. Над холмами висит молодой месяц. Стоим у молы и смотрим, как зачарованные, на него. С одной стороны, мола, с другой – месяц.

– Аи кордум, аман кордум, ахретти имам кордум, – бубнит Коныс, глядя на него, и умывает лицо ладонями. И потом объясняет мне:

– Так все казахи делают.

– Это у нас из шаманства, – говорит Таукенов. Шаманства стесняться не надо. То, что было хорошее в прошлом, теперь омусульманилось. Если вот небо до мелочи вызвездилось – значит, тепло будет. А когда только крупные звезды – значит, мороз.

– Мгла, – говорю я.

– Нет. Черное небо и крупные звезды. Это вот значит мороз.

– Значит, завтра мороз?

– Да. Мороз и волк. Поехали ночевать.

Мола... Я оглядываюсь. Казахская часовня. Живая душа Тохана Казрета. Я там общался с ней.

Посвящение в казахи

Вот наш степной генерал Ибраев, – говорит Касым Аппасович, когда гурьбою мы входим в казахский дом. Нас встречает коренастый хозяин, мы снимаем у входа обувь и здороваемся с ним.