Журнал "Вокруг Света" №4 за 1996 год

Борщ, заправленный оливковым маслом, манная каша и чай с айвовым вареньем — все это было действительно вкусным, как и пышный хлеб, выпеченный в монастырской пекарне. Забегая вперед, скажу, что наутро мы доедали тот же борщ, ставший еще вкуснее, после чего были поданы вареные и соленые овощи, картофельное пюре (опять же с оливковым маслом) и компот. И еще — по случаю дня великомученика Димитрия Солунского перед каждым стоял стакан красного афонского вина.

Ритуал трапезы заведен тоже от века. Во главе центрального стола восседает игумен Иеремия — сухонький, легкий старичок лет восьмидесяти, с косицами седых волос, выбивающимися из-под скуфьи; справа и слева от него располагается, сообразно чинам и старшинству, братия. Все же остальные, в том числе и гости, сидят за отдельным столом, в сторонке. В продолжение всей вечерней трапезы один из монахов, стоя за кафедрой, постоянно читает поучения святых отцов или жития святых угодников.

Братия вкушает пищу без суеты и спешки, но и засиживаться за столом здесь не принято. Отобедав, игумен извещает об этом звяканьем звоночка, через минуту-другую сигнал повторяется, после чего все откладывают ложки, встают и, сотворив краткую молитву, вслед за игуменом покидают трапезную.

Если монах, в стремлении достичь полного духовного совершенства, решил вести жизнь аскета, он отказывается от каких бы то ни было плотских удовольствий, как то: купание, горячая пища, удобное ложе... В трапезной Алексис обратил наше внимание на деревянный желоб, тянущийся вдоль стола. В него смахивали остатки обеда для тех, кто обрек себя на подобный способ пропитания. Но таких подвижников в монастыре теперь, кажется, нет: желоб остался пустым.

Мы, люди мирские и в большинстве далекие от подлинного понимания христианства, нередко видим в монашестве нечто загадочное и мрачное. Между тем монашество, как трактуют его церковные писатели, — всего лишь образ жизни, вытекающий из заповедей Иисуса Христа, полное следование которым и есть подвиг служения Богу. Монах отказывается от всех земных благ, даже от своего прежнего имени и, подобно Христу, молится за людей, охраняет их, как бы представительствует за них. И этим он счастлив. Три обета обязан сознательно возложить на себя вступающий на этот путь: послушание (отречение от своей воли и разума во имя признания над собой власти своего духовного отца); целомудрие и нестяжание (ограничение себя  минимумом для поддержания жизнедеятельности организма).

Несмотря на столь суровые, на наш взгляд, требования, я не видел у обитателей монастыря ни одного неприветливого, хмурого лица. Напротив — весь облик монахов, их глаза и речь свидетельствовали о достоинстве и душевной уравновешенности людей, познавших истину и готовых поделиться ею с ближним.

Иеромонах Виталий высок и статен, редкие седые нити прошивают окладистую черную бороду. Ему, пожалуй, подошла бы роль русского богатыря. С некоторых пор о.Виталий «водит экскурсии», поскольку хорошо знает историю. Еще известен он тем, что занимается подводной охотой на серьезную рыбу и владеет фотоаппаратом «Зенит», с помощью которого ведет фотолетопись монастыря.

Балкон, примыкающий к келье о.Виталия, выходит на море. Деревянный диван, покрытый матрасиком, плетеное кресло и венский стул. Вдоль перил натянута проволока с бельевыми прищепками.

Мы сидим на диване и перелистываем пухлые альбомы. О.Виталий рассказывает:

— Я здесь уже семнадцать лет, милостью Божьей, а как будто вчера приехал. Дни так и летят: служба, послушание, молитва, работа... Не успеешь оглянуться, как уже вечер — надо в трапезную, потом отдыхать и опять на службу.

— Что такое послушание? Любое дело, на которое благословляет владыка: что-нибудь по строительству, например, или возить дрова, ухаживать за больным и так далее. Вот видите, братия за работой, обновляют купол, красят. А это отец Иннокентий, он по слесарному делу мастер. Послушник Вадим подвозит известку. Вот нашу машину, подаренную патриархом Алексием, загружают материалом. Тут я снял грузинских батюшек, приезжали к нам прошлым летом. В Иверском монастыре недавно еще были и греки, и грузины, потом грузинские монахи состарились и перемерли, и монастырь отошел к греческой церкви... Это закат. Цветы весной. Опять цветы. Я природу люблю снимать, пейзажи. А вот маковки Пантелеимоновского собора в снегу, как в России. А тут престольный праздник, устроили для братии праздничное утешение с вином афонским. Послышался густой звук большого колокола.

— Ко всенощному бдению, — пояснил о.Виталий. — Но у нас есть время, до двух часов еще сорок минут.

Взглянув на часы, я обнаружил на них всего восемь. Мой собеседник упредил недоуменный вопрос непосвященного: