Журнал "Вокруг Света" №4 за 1998 год

Как человек, который дорожит своими привычками, Таллинн я обычно отправлялся налегке, с одним портфелем, как на работу, и сойдя с поезда, всем своим видом подчеркивал, что здесь я свой и никакого отношения к прочим приезжим с чемоданами не имею; шел по одной и той же дороге мимо афишных щитов у подножия крепостной стены, выходил на Монашескую, оттуда на Пикк, задерживался в кафе на Сайя-кяик — в Булочном проходе — и, избавившись таким образом от разницы между вчерашним и сегодняшним днем, заглядывал на площади Ратуши в Инспекцию по охране памятников архитектуры к Яану Соттеру.

С Яаном нас связывала ненавязчивая дружба — без переписки, назначения свиданий, и в этой необязательности наших отношений имелась своя обязательность: после короткого приветствия — как если бы мы виделись вчера — мы шли на Лай и в подвальчике клуба Молодежного театра за чашкой кофе отмечали нашу встречу...

Но если быть точнее, прежде чем увести Яана на улицу, я заходил к его начальнику Расмусу Кангропоолу неизменно с одним и тем же вопросом: «Сельтсимеэс Кангропооль! Товарищ Кангропооль! — с порога спрашивал я. — Что нового?»

Зная, как эстонцы сдержанно относятся к обращению «товарищ» (а к отчеству еще сдержаннее), я делал это вроде бы подчеркнуто официально, но как бы с оттенком иронии. И Кангропооль, красиво причесанный, застегнутый на все пуговицы, отвечал мне пониманием.

В предыдущую нашу встречу в девяносто первом году Кангропооль на вопрос «Что нового?» ответил своим очередным открытием, как из старых книг муниципалитета он узнал, что с 1360 года налоги начинали собирать с его дома, так как граница прихода Олевисте шла с Аптечной, то есть с его улицы. Кангропооль радовался этому открытию, говорил, что теперь представляет, как два ратмана останавливались перед его домом, доставали список и начинали обход...

Теперь уже я не помню, кто сказал, что нет ничего труднее,   чем   удержать   мгновения,   давшие   тебе   радость. Со мной было иначе. Мне и в голову не приходило удерживать их, эти мгновения. Рано или поздно они сами возвращались оттуда, куда, казалось бы, давно ушли. Но... в этот свой приезд в Таллинн достаточно было пройти тот же короткий отрезок пути от вокзала до Ратуши, чтобы вдруг почувствовать: все, что позволяло мне прежде считать себя здесь своим, осталось в предыдущей жизни.

Уже половина десятого утра, а привокзальная площадь безлюдна. В пустом подземном переходе огромный негр играет на саксофоне — для города, который я знал, эта было бы чрезмерной экзотикой... На улице, ведущей к центру, тихо, и в этой тишине ни одной вывески или афиши на русском, ни одного знакомого незнакомца. А ведь в таких городах лица многих горожан знакомы, привычны.

Среди этих привычных есть особо приметные, например, всякий раз сворачивая на улицу Пикк и видя органиста лютеранской кирхи, идущего с Ратаскаеву мне навстречу, чувствовал — я в Таллинне. Органист появлялся на улице с оригинальной пепельницей на груди, свисающей с шеи на ремешке, такой фаянсовый сосуд кубиком с завинчивающейся крышкой, чтобы не пахло, — эти подробности я знал от знакомого музыканта... Я помнил органиста шатеном, потом — с проседью в волосах, а потом и совсем лысым. Встречал я его в один и тот же утренний час. Видимо, приход моего поезда в Таллинн совпадал с выходом органиста из своего дома, и наши пути пересекались в начале Пикк.

Именно здесь, за поворотом, откуда начинался лабиринт улиц и улочек, открывалась дверь кафе «Перл» и тебя обдавало паром и запахом кофе. Бросишь взгляд через стекло — за столиками праздные дамы, прочно и долго сидящие. Это было одним из тех мест, где после трех-четырех посещений ты делался кем-то вроде знакомого; становилось известно, кто ты, какие у тебя привычки, с кем ты спишь... Теперь здесь итальянская пиццерия. А напротив, через дорогу, там, где можно было получить самый свежий и самый ранний завтрак в городе, предлагали французские вина... И после всего этого, увидев на дощечке вместо привычного: Инспекция по охране памятников архитектуры — Департамент, я не должен был удивляться уже ничему...

Когда я открыл тяжелую дверь и вошел в каменную прихожую, какой она, уверен, была и в XV веке, мне показалось, что нигде яснее я не увижу, как это много — шесть лет отсутствия. Поднимаюсь по узкой витой лестнице, зажатой между двумя стенами, а в голове понятие «департамент» никак не укладывается в трехметровую ширину готического фасада этого каземата. И пусть простит меня Яан, я уже не надеялся найти его в этих стенах. Наверное, думал, теперь он занимается каким-нибудь бизнесом.

Но как же я обрадовался, когда застал Яана за своим столом. А в подтверждение того, что здесь ничего не изменилось, в это время как раз вышел из своего кабинета Кангропооль с каким-то делом к сослуживцам, и тут наши глаза встретились:

— Что нового, херра (херра — господин) Кангропооль? — спросил я, пожимая протянутую мне руку.