Журнал «Вокруг Света» №6 за 2003 год

Эти площади, слитые воедино своей историей и архитектурным исполнением, совершенно непохожи друг на друга. Дворцовая, стянутая упругой дугой здания Главного штаба, как бы сворачивается воронкой вокруг Александровской колонны. Адмиралтейская, еще до того как распалась на проспект и городской сад, являла собой грандиозный плац, на котором выстраивалась в торжественные дни вся русская гвардия. Прохладой Невы и горькой памятью братоубийства декабря 1825-го дышит соседняя с ней Сенатская с «кумиром на бронзовом коне», а за ней раскинулась Исаакиевская – место, где в Мариинском дворце расположатся Госсовет и Министерство государственных имуществ и встанет памятник самому Николаю I.

В 1839 году французу Кюстину, привыкшему к тесному уюту Парижа, анфилада петербургских площадей показалась пустырем, окруженным редкими строениями. Для русского же человека эта цепь – архитектурный символ целой эпохи великой империи…

В неразрывной слитности архитектуры и природы, в удивительном сочетании тонких северных красок и оттенков есть своя глубина, ясность и акварельное изящество.

…На Сенатской площади Брюллов взял извозчики и по самому старому на Неве наплавному Исаакиевскому мосту отправился на Васильевский остров, мимо Академии художеств, к дому родных, живших на Среднем проспекте. Как только экипаж оказался на набережной Васильевского острова, Брюллова окружили иная атмосфера, иные звуки.

Где-то внизу, под настилом пристани, хлюпала вода, а корабли скрипели канатами и терлись бортами друг о друга. Васильевский остров уже давно простился с мечтами Петровской поры о том, чтобы стать центром столицы. Зато он лежал ближе всего к морю. Здесь, как нигде в другом месте, ощущалось присутствие Балтики. Остров жил своим портом, охватившим набережные Большой и Малой Невы. Новостью для Брюллова в порту могла оказаться новостройка – изящное, благородное классическое здание, сооруженное в 1832 году архитектором И.Ф. Лукини для вполне прозаической таможни. Брюллов вряд ли мог не оценить ставшего характерным для Стрелки разительного сочетания внешней помпезности и утилитарного, коммерческого назначения зданий – ведь расположившийся рядом на высоком подиуме роскошный античный храм был таким же «перевертышем» – шумной, грязноватой Биржей.

Встреча с родными была радостной – все они гордились славой сына выходца из Франции резчика Поля Брюлло. Триумфом стало и его появление в Академии художеств, и встреча с ее профессорами и учениками, куда Брюллов шестилетним карапузом пришел за руку с братом Александром (ставшим потом крупным архитектором), чтобы учиться живописи.

Впрочем, вернувшись в Петербург, Брюллов не долго наслаждался отдыхом. Он стал преподавать в Академии, и в его мастерской можно было увидеть людей знаменитых. Сюда наведывались даже царь с царицей, чтобы посмотреть, как работает Карл Великий (так звали Брюллова окружающие).

В 1837-м вместе с поэтом В.А. Жуковским и обер-гофмейстером двора меломаном М.Ю. Виельгорским он решил затеять необыкновенное дело. Брюллов написал портрет Жуковского, потом «заговорщиками» была устроена лотерея, в ходе которой картину купила императрица, а вырученные за нее 2,5 тысячи рублей пошли на выкуп крепостного художника Тараса Шевченко.

Почти всех их, как поодиночке, так и группами, можно было увидеть на том Невском проспекте, ставшем хорошо знакомым нам по гравюрам знаменитой панорамы B.C. Садовникова. Вообще, Невский служил прекрасной архитектурной декорацией, на фоне которой проходила интеллектуальная жизнь столицы. Если приглядеться к той части панорамы Садовникова, где изображена Голландская церковь, можно заметить Пушкина, гуляющего по Невскому в высоком цилиндре. Это – почти фотография. Как писал современник, «в числе гулявшей по Невскому публики почасту можно было приметить и А.С. Пушкина». Совсем рядом, на Мойке, в доме № 12, он нанимал квартиру, и именно здесь развернулась последняя трагедия поэта.