Приближение индустриальной эпохи уже чувствовали многие. Ампирный Петербург уходил в прошлое, постепенно менялись вкусы, у людей появлялись новые запросы, шум европейской промышленной революции долетал до Петербурга, появлялись новые машины, новые материалы, новые технические идеи.
Рамки строгого ампира становились тесны зодчим -наступала эпоха, когда архитектор хотел выбирать стиль по своему вкусу. Монферран упорно заканчивал классический Исаакиевский собор, но в своих проектах на будущее мысленно обращался к образцам Возрождения – даже для него время ампира уходило.
Впрочем, ему и некогда было заниматься новым шедевром – ведь он был модным художником, писавшим портреты на заказ. А потому он спешил, спешил. Может быть, глядя на него, Гоголь написал свой гениальный «Портрет». А может, «Оборона Пскова» не задалась потому, что время классицизма уже проходило и Брюллов чувствовал свое бессилие перед иными временами…
Тяготение к новым формам испытывал даже сам Николай I, увлеченный неоготикой. Он, как будто втайне от своей пышной ампирной столицы, строил для себя, для души особый, «готический», мир в любимом им Петергофе. Неоготика отвечала настроениям Николая. Он хотел жить не в раззолоченном, обозреваемом со всех сторон дворцовом пространстве, а в своем «поместье», в небольшом уютном доме, построенном, как у англичан: возле развалин родового замка, неподалеку от вросшей в землю старинной капеллы, чей каменный пол истерт башмаками десятков поколений прихожан. Таким стал его «Коттедж» – любимый царем и его семьей загородный дворец.
Впрочем, внешне все ценности ампира, как и ценности жизни Николаевского Петербурга, оставались на своих местах. Никто не смел усомниться в принятом порядке вещей или косо посмотреть на Исаакий. Как символ этого ампира и неоспоримого величия самодержавия, гордо и победоносно возвышался он над городом. Нет слов – собор был прекрасен, прекрасны были и блистательные портреты Брюллова, которыми, как некогда «Последним днем Помпеи», восхищались люди. Но и Исаакий, и брюлловские портреты прелестных женщин, и весь ампирный Петербург середины XIX века, хоть и дышали той совершенной, изящной красотой, присущей осеннему саду, прекрасному и одновременно печальному, к совершенству которого, кажется, уже и нечего добавить, но…
Мы-то знаем, что та красота была красотой увядания… •
Евгений Анисимов, доктор исторических наук, профессор
Досье: Кремниевая лихорадка
Своеобразная историческая экспедиция в Силиконовую долину начала XXI века показывает, что для возникновения Чуда требуется нечто большее, чем благоприятный климат, некоторое количество инженеров и программистов, венчурных капиталистов, охотников за мозгами и складов, заполненных электронными компонентами… Сразу следует оговориться, что английское словосочетание “silicon valley”, по всей вероятности, является плохо переведенной однажды игрой слов “на местном диалекте”, прочно укоренившейся в сознании большинства. Хотя правильно эту территорию – крупную промышленную городскую агломерацию, протянувшуюся на 40 километров от Сан-Хосе на юго-востоке до города Пало-Алто на северо-западе штата Калифорния, – называть Кремниевой долиной. Поскольку именно кремний (в переводе с латинского – Silicium, а уж никак не Silicon) лег в основу массового производства полупроводников, давшего толчок развитию Высоких Технологий.
Итак, Кремниевая долина. Выглядит это примерно так. Грани гор поднимаются вокруг нее наподобие стенок огромного медного сотейника, где на огне из колоссальных амбиций и невероятных денег все и вся кипит, шкварчит, лихорадочно брызгает и фонтанирует. Если сравнить это “блюдо” со знаменитой бостонской “Подковой” – высокотехнологичной промышленностью, сосредоточенной в основном вокруг 128-го шоссе, полукольцом опоясывающего город, то последний в этом смысле будет похож на мило сервированный, но вполне пуританский воскресный обед. Если же – с Сиэтлом, логовом Microsoft, – то на огромный ломоть барбекю от папаши Гейтса, приправленный горошком, скатывающимся с одноразовой бумажной тарелки.
Долина штата Калифорния – это ни то и ни другое, это именно громадный котел, заполненный самыми разнообразными компонентами и щедро политый невообразимыми приправами. Причем котел этот с огня не снимается никогда.