Вообще немцы издавна слывут любителями шванок – разнообразных удивительных историй с грубоватым юмором и смешными преувеличениями. Рассказы барона были именно такими, поэтому их слушали с удовольствием. Правда, случались и казусы – какой-то офицер, услышав о стае уток, простреленной ружейным шомполом, решил, что рассказчик над ним издевается. Этот скандал мог легко дойти до дуэли, если бы вояке вовремя не шепнули, что господин барон болен и искренне верит в свои фантазии. Но так ли это было? Скорее всего, нет. И утвердившееся в психиатрии понятие «синдром Мюнхгаузена» – им страдают люди, склонные принимать свои вымыслы за реальность, – непосредственно к самому барону отношения не имеет. Так что синдром заболевания, названный его именем, – это еще один казус к страницам биографии Мюнхгаузена. Напротив, всю жизнь Иероним Карл Фридрих демонстрировал отменное здравомыслие, не выказывая никаких признаков душевного расстройства. Просто чинная помещичья жизнь казалась ему скучной, и он изо всех сил старался сделать ее интереснее хотя бы посредством своих историй и общения. А когда его рассказам не верили, вступала в действие оскорбленная дворянская гордость. Чем больше смеялись слушатели, тем яростнее барон утверждал, что все им рассказанное – правда. При этом его истории менялись в зависимости от состава гостей и количества выпитого. В боденвердерском музее хранится металлическая труба с раструбом на конце – дальний предок мегафона. В нее Мюнхгаузен подавал сигнал слугам, что в павильоне кончилась выпивка. Пили не только пунш – в ход шли рейнские белые вина, крепкий кюммель, а иногда и шнапс, к которому барон пристрастился в России.
Он терпеть не мог, когда кто-то посягал на его славу рассказчика. Его дальний родственник вспоминал, как в обществе барона какие-то лейтенанты начали хвастаться своими успехами у дам. Мюнхгаузен тут же заметил: «Господа, ваши победы – сущая ерунда. Вот я…» И тут же рассказал о путешествии в санях с русской императрицей. Эти сани якобы были так громадны, что на них размещались бальный зал и множество покоев, где молодые офицеры уединялись с дамами. Барон намекал на свои особые достижения по этой части – чуть ли не на благосклонность самой императрицы. Причем императрицей этой была не Елизавета, а Екатерина – та самая Фике, которую барон когда-то встречал в Риге и об амурных похождениях которой вовсю судачили в ганноверских салонах. Иероним Карл Фридрих не мог удержаться от превращения одной-единственной встречи с будущей императрицей в целую историю.
В своих рассказах барон бывал не только ловким охотником и смелым воином, но и всемогущим «серым кардиналом» при русском, французском и даже турецком дворах. На самом деле все, даже любившие его друзья, считали его неисправимым лгуном и вовсю над ним смеялись. Невысоко ценила его и жена, которая занималась хозяйством, пока барон блуждал в своем фантастическом мире. Детей у них не было – по слухам, еще в России барон сильно обморозился на охоте и потерял способность к продолжению рода, а заодно и несколько пальцев на ногах.
В августе 1790 года Якобина скончалась в возрасте 65 лет. Вдовец, однако, грустил недолго. Через три года к нему заехал в гости помещик фон Брун с 20-летней дочерью Бернардиной. Юная кокетка сразу очаровала барона своим глубоким декольте, звонким смехом и зовущим взглядом искусно подведенных черных глаз. Она была совсем не похожа на степенную Якобину, зато весьма напоминала одалисок из султанского гарема, якобы одарявших Мюнхгаузена своими ласками. Фантазии впервые вторглись в серую реальность, и барон не устоял. Уже через полгода они весело отпраздновали свадьбу. Берни сразу показала себя отчаянной мотовкой – выписала из Ганновера оркестр и накупила кучу обнов. Она упорно не допускала новобрачного к исполнению супружеских обязанностей, ссылаясь на головную боль. К тому же регулярно исчезала из дома и ездила в Боденвердер по только что отстроенному злополучному мосту.
Племянник Вильгельм фон Мюнхгаузен, которому должно было достаться состояние барона, забил тревогу. Он легко выяснил, что в городе молодая жена дядюшки уединялась в гостинице с писарем Хюденом. Что она не только выпрашивала деньги у ослепленного страстью супруга, но и просто брала их из его комода. Что весь брак был задуман Берни и ее отцом, чтобы скрыть ее беременность от того же Хюдена и воспользоваться наследством доверчивого старика. Все это племянник тут же изложил дяде, и тот, рассвирепев, выгнал изменщицу вон. Вскоре Бернардина родила девочку, объявила барона ее отцом и обратилась в суд, требуя алиментов. Вся округа разделилась на сторонников и противников барона. Те и другие с удовольствием посещали суд, где оглашались самые интимные подробности из жизни супругов. В конце концов малютка умерла, и лишенная главного козыря Берни в печали исчезла из города и из жизни Мюнхгаузена. Но дело было сделано – предательство юной супруги и неприличный шум вокруг имени барона глубоко поразили его, приблизив последний час.