Журнал "Вокруг Света" №7 за 1997 год

Началось все лет семь назад. Прохаживаясь меж великих памятников древнего города Бухары, я взобрался на плоский холм, некогда занятый цитаделью, поглядел на ямы и кирпичи, а потом, незаметно для себя, перелез через дощатый забор и проник без билета в краеведческий музей, что был в сохранной части дворца эмира. Я оглядел каменный дворик и спустился на следующий, постоял здесь с одной экскурсией, а там — с другой, и, наконец, поднялся по деревянной лесенке на старую веранду — в музейный зал. Там-то оно и висело, пожелтелое и склеенное на сгибах, нелепое и чудесное — «Расписание срочных почтово-товарно-пассажирских рейсов по реке Аму-Дарье» между Чарджуем и Петро-Александровском (Сегодня это Чарджоу и Турткуль — Здесь и далее прим. автора.) на 1902 год.

Как же не вообразить было пароход «Царица», который «из Чарджуя отправляется ровно в 8 часов утра, из всех же остальных пунктов, где остается на ночлег, всегда с рассветом»? Белесая бездна неба и пароход, уткнувшийся в край пустыни? Из трубы валит черный дым, лязгает якорная цепь, лопасти взбивают воду. Судно отваливает, разворачивается, и увлечено уже на стремнину, на простор шоколадной реки, которая извивается хлестко меж зеленоватыми полосками тугаев и безжизненными желтыми кряжами и несет пароход с собою — верста за верстой, день за днем.

Словом, пароход, кусок прошлого, был рядом, но найти его оказалось непросто.

Среднеазиатское пароходство уже дышало на ладан, река мелела, и сколько ни чистили путейцы фарватер на перекатах, все было без толку. Но буксиры-колесники, раскиданные по затонам с зеленоватой водой, — сами желтые, пышнотелые, с неизменным тентом в носу, — были обещанием, даже ключом к будущим находкам.

А потом была командировка в Рыбинск. Сидел в городском музее и читал письма от стариков, чью родину залили ненужным морем. Ходил по залам, осматривал личные очки и личный пиджак Андропова. На одной стене вижу — что бы вы думали? Дореволюционное расписание пароходных рейсов по Волге. От Рыбинска до самой Астрахани!

...В портовом музее Саратова встретились охотники за пароходами, и хозяин, Чернышев Юрий Андреевич, постучал по чашкам свистка судового о трех тоннах, показал еще одно интересное расписание: «Вольск — колония Зельман (Колония Зельман — ныне село Ровное.) Республики немцев Поволжья», а затем подошел к одному из стендов и ткнул в фотографию: вот он, ребята. Сейчас от этой красы мало что осталось, но перед тем, как свезли, мастер залил маслом все механизмы. Из-за границы интересовались, звонили. Только как вам туда попасть? По воде ведь надо, а шторм сегодня, полметра высота волн, и на моторке с нами никто не выйдет.

Ладно, рисуем с лоции странный остров Сазанка, похожий на огромную изрезанную клешню, и под одним из зубьев ее ставим жирный крест.

Не сгодилась нам эта лоция, что толку, что наставлял нас сторож с безлюдной турбазы, у которого взяли лодку: входите в протоку, парни, гребите вдоль, будет прорезь вправо, и заплывайте, там озеро как бы, а под мыском он и есть. Километра полтора вам веслами махать.

Поменяла всю здешнюю топографию высокая вода. Во сколько прорезей уже повходили. Второй раз гребем мимо той трубы над кибиткой. Котельная какая-то дурацкая или... пароход! — догадывается Леня. Хватаюсь за бинокль. Так и есть — кожух колесный различаем, ржавое корыто корпуса. Подплываем еще с надеждой: не тот, может? Однако на кожухе следы букв. Итак, двухпалубный красавец, пароход «Первое мая», он же «Лев Троцкий», он же «Григорий» купцов братьев Каменских, построенный на сормовских заводах в 1909 году, нашел обычную смерть старого парохода — сгорел.

Мягок под ногами желтовато-салатный пепел, и не счесть в нем гвоздей; прогибаются ветхие листы палубы. Железные трубы отопления дыбятся еще уродливым целым, будто жгли здесь полотняный павильон, а сверху повалился огромный штурвал в два обхвата. Нерушимым рядом легли массивные стулья.

Машинное отделение залито водой, но в палубе есть смазочные отверстия: видим валы, сочленения тяг. Машина и впрямь целехонька, и горят глаза моего спутника: перенести бы ее куда-нибудь да запустить, и забегают штоки, заколеблются шатуны, завертятся колена валов, и все будет ходить разом, но каждая деталь по-своему, однако никому не мешая, а в унисон, и замечутся поршни в цилиндрах, погоняя пар. Чух-чух-чух.

Я ступаю в открытую дверь кожуха и перебираюсь на стальную лопасть, вогнутую и длинную, хоть ложись. Разглядываю хитрые рычаги системы Моргана, благодаря которой эта штука и входит в воду, как нож.

И счастлив, что приехал сюда. Пусть сгорела надстройка, а корпус гнилой затопило по самый верх, но «Григорий» — есть, сохранил себя. Труба гордо высится, те же кожухи, будто плечи, палуба широкой спиной. Как у буксира «Волга», год 1843, начало волжского пароходства. Как у Джозефа Конрада в «Сердце тьмы». Наползает зеленая чаша с дикого берега на одинокий, первобытный колесник.

Отчаливаем, ибо ждет нас новая встреча.