Журнал "Вокруг Света" №7 за 1997 год

Он выплывает из леса, надвигается посуху, вклинивается меж деревьями, раздвигает их широкими бортами; навис уже над поляной балкон с козырьком, блестят огромные окна. Пара березок между нами и им, несколько метров всего...

И мы не спешим их пройти.

А пароход и с реки хорош: наполовину сокрытый деревьями, длинный и прямой, будто копье, словно бежит вдоль воды, раз уж нельзя по ней.

Сотворили чудо машины-землесосы. Намыли берег под старым судном, создали базу отдыха. Теперь она заброшена, и лазают люди через окно, выбитое в кормовой части. Мы тоже влезаем как люди.

Описать бы здесь внутреннее убранство, салоны, каюты, притвориться дореволюционным путешественником, да только лучше оставлю это на другой день. Переломаны интерьеры, замазаны краской следы пароходного прошлого. Безымянен теперь «Марксист», а некогда «Граф Лев Толстой», постройка сормовская, год 1890, один из знаменитых «писателей», какие общество «Самолет» пускало в рейсы из Нижнего в Астрахань.

Поэтому сразу рыщем по темному коридору нижней палубы, находим железную дверцу и шагаем в совершенно черную комнату, где вырисовывается квадратный люк. Вниз уходит железная лестница. Где наш фонарь? Дома, конечно. Ступенька, вторая, третья... и мокро. А мы-то рассчитывали увидеть здесь всю машину! Необычайная прибыль реки сыграла с нами злую шутку. Что ж, несем из кладовки рулоны старых обоев, поджигаем большими кусками и, словно на каком-то японском празднике, пускаем огненные кораблики.

В каютах сохранились оконные рамы — одна со стеклом, другая с сеткой металлической — и жалюзи деревянными планочками. Отвертываем на память по табличке: «Перед уходом из каюты закрывайте окна и двери».

На самой крыше — хлипкая дощатая хибара. Как еще только сохранилась эта рубка. И какое удовольствие — порулить! Виснешь на могучем штурвале, устремляешь в проем окна мужественный взор, а впереди бескрайняя кровля и... Леня, который тебя фотографирует.

Смеркается, пора возвращаться. Дорогу захватило разливом, так что снимаем сапоги, штаны и бредем по воде, нащупывая ногами выбоины асфальта, метров триста. А пассажиры «Нивы», которая остановилась перед лужей с другого края, наблюдают, как выходят при свете фар два молодца в трусах, будто дядьки Черноморы. Выскакивают водитель с товарищем.

— Да, да, ребята, — подтверждаем, — фары вам точно зальет. Но как мы — пройдете.

Одеваемся и шагаем под звездным небом обратно к Энгельсу.

Если мы — скромные охотники за пароходами, то Владимир Михайлович Цыбин охотится на целые пароходства. Идет по малейшему следу, и восстают из небытия бородатые мужи-акционеры саратовского «Купеческого» или печальный юноша, который держал пригородную линию в Рязани, а потом не выдержал и сгинул, то ли от невезухи, то ли на мировой войне: переписка юноши с родными обрывается.

Надо ли говорить, что уж большие-то, всем известные пароходные общества, как то: «Самолет», «По Волге», «Кавказ и Меркурий», а еще «Русь», фирма Зевека и другие, отслежены у Владимира Михайловича до последнего парохода. И есть огромный список, где на каждый указаны место и гол постройки, размеры корпуса и мощность машины, как, если название было царское, переименовали Временное правительство и большевики, как закончил свою биографию: напоролся на собственный якорь или погиб от взрыва мотоцикла на палубе, и каждого фотографии разложены по толстенным альбомам.

Громоздятся сейчас эти альбомы на столе и даже на пианино, и перелистываем их мы с Леней, пока хозяин стряпает на кухне окрошку с домашним квасом.

...То киношная «Волга-Волга»: ползет на нас весело, скрипя всеми своими деревянными балками и брусьями, зевекинская «Аляска»; задрана пара высоченных труб, а нос до того утиный, что сейчас бы прозвали такой пароход Микки-Маусом, а тогда прозывали козой. Тяжелой белой тушей уплывает другой заднеколесник, «Жемчужина», и вертятся на корме три круглые махины в ряд, кропят брызгами обрез надстройки, тесом шитой, что деревенский дом, и толпится на верхней палубе в галерее четвертого и единственного класса самый дешевый люд, артельный. Под горячим, каспийским солнцем торопится по протоке «Святитель Николай Чудотворец», урожденный буксир «Пират»: церковка у него выстроена в носу, а над рубкой — звонница; выбежит он на двенадцатифутовый рейд, прицепится к дебаркадеру — и услышат благовест на понтонах и суденышках, какими усеяна эта морская равнина, и вознесется над свистом ветра и криками чаек стройное пение матросов-монахов. Иные времена, с иной миссией поспешает «Граф Строганов», элегантный двухпалубник, который, в 24-м уже «Герцен», убегает от пристани, накренясь, потому что вся публика высыпала на одну сторону, а провожают его вместе с фотографом, наверное, Киса и Ося, нет их на соседнем снимке среди пассажиров — участников 4-го тиража Крестьянского займа.

— Так это ваши альбомы помогли снять «Старый пароход»? — догадываемся мы.