Журнал "Вокруг Света" №7 за 1997 год

Мне было очень хорошо в этом доме. Веселая суматоха, царившая здесь, очаровывала меня. Да и моя «вечерняя» жизнь понемногу сложилась — после ужина мы встречались с коллегами по учебе и либо гуляли, либо шли в какой-нибудь паб и за пинтой пива общались. А в один из вечеров по совету Теа мы с немкой Карин, моей одноклассницей, отправились на праздник зажигания свечей в приморский парк. В стеклянных разноцветных чашечках, укрепленных на специальных стендах — днем как-то я их не замечала, — зажглись тысячи свечей, по каналам медленно плыли кораблики со свечами; лоточницы продавали различные безделушки на палочках и обручи на голову, фосфоресцирующие в темноте. Из-за этого парк, медленно погружавшийся в сгущающуюся тьму, был похож на растревоженное обиталище бесчисленных мерцающих светлячков. И что-то смутно напоминало это мне — виденное на экране? Читанное? Может быть, этот праздник — отголосок какого-то древнего ритуала с огнем и водой? Мы стояли с Карин на мостике над каналом, а внизу по воде бродили голоногие мальчишки, запуская мерцающие кораблики со свечами.

Когда я вернулась домой, все, как всегда, смотрели в гостиной телевизор. Теа весело хохотала над очередным юмористическим шоу, Филипп валялся на полу, положив голову на распластавшегося рядом пса, а египетски-зеленоглазый, иссиня-черный Чарлз лениво косился на них с камина.

Лишь раз, возвратившись вечером, я не застала эту милую компанию в том же положении. Это было тогда, когда заболел мой сын, и я позвонила из пансиона, чтобы меня не ждали к ужину. Слава Богу, болезнь сына — а он умудрился подцепить где-то ветрянку, — протекала легко. Но тогда, в первый вечер, у него был жар. Он лежал на своей кровати, в той же общей комнате — к моему изумлению, отделять от остальных его не стали, сказав, что с той минуты, как появилась сыпь, ребенок не заразен. Пансион был пуст — все уехали в Лондон в театр. Я пошла в столовую принести сыну ужин и столкнулась с директором пансиона, который всегда весьма любезно меня приветствовал:

— Как дела? Все о'кей?

— О'кей,— обычно ответствовала ему я. Но на этот раз малодушное желание, чтобы кто-то посочувствовал мне — мой ребенок заболел, в чужой стране! — заставило меня ответить:

— О. конечно, о'кей. Только вот у сына температура 39.

— Правда? — столь же радостно улыбаясь, откликнулся он. — Ну, ничего страшного. У всех у нас была когда-то высокая температура, но мы же живы до сих пор!

Я хотела рассердиться. Но вдруг успокоилась. И подумала, что, наверное, он прав, — а я так легко впадаю в панику, и совершенно напрасно. Англичане вообще значительно спокойнее нашего относятся к болезням — даже у детей. А уж взрослые... Осенью, рассказывали мне, все кашляют, чихают, хлюпают носами, но как ни в чем не бывало являются на работу и к врачам обращаются лишь в крайнем случае.

Уложив сына спать и оставив его на попечение медсестры, я отправилась к себе. Открыла дверь своим ключом и направилась в гостиную, собираясь вылить на голову хозяйки свои невзгоды. В гостиной было темно и пусто. Немного погодя спустился Филипп, подал мне ужин и исчез. Поднимаясь к себе в комнату, я видела свет, струившийся из-под двери хозяев. Никто не вышел ко мне, никто ни о чем не спросил. И мне так остро захотелось домой, в Москву...

Третья хозяйка

Но следующим летом тот же повод опять привел нас с сыном в Англию, на этот раз в Гастингс.

Город очень хорош, прежде всего из-за холмистого ландшафта. Ряды аккуратно выкрашенных домов громоздятся друг над другом, старинные улочки вьются вокруг остатков старой крепости времен Вильгельма Завоевателя. Хотя самая известная по учебникам истории битва при Гастингсе была не здесь, а чуть подальше, в нескольких остановках по железной дороге, неподалеку от полуразрушенного средневекового аббатства в местечке, названном в честь сражения Бэтл — Битва.

Поселили нас с сыном у Кей. Дом был не так далеко от моря, и по утрам меня будили чайки — в немыслимых количествах они гнездились на крышах соседних домов и спозаранку поднимали страшный гвалт. Кей была жизнерадостна, добродушна и открыта. Ей было лет шестьдесят. Двое ее детей, сын-полицейский и дочь-стюардесса, жили и работали в Лондоне. А муж Кей, Артур, — в городском транспортном агентстве. Кей — ирландка, он — англичанин. Жили всю жизнь душа в душу.

— Несмотря на то, что он типичный англичанин, — смеялась Кей, — неразговорчивый такой, словно застегнутый на все пуговицы. Не то, что я!

Кей, и правда, была другой. Она не походила ни на одну из моих прежних хозяек. Мы болтали с ней часами. Она рассказала мне много любопытного. Например, что ее отец никогда не переступал порога ее дома — потому что она вышла замуж за англичанина. Когда родился первенец Рой, отец привез жену, мать Кей, она пошла посмотреть на внука, а сам он остался в машине.

— И  никогда не видел внуков? — ужаснулась я.

— Почему? Я возила их к родителям. А как они повзрослели, стали навешать бабушку с дедушкой сами.

— А родители Артура? Так же?