Журнал "Вокруг Света" №7 за 1998 год

Узнал я об их необычной судьбе не в Тибете, не в Эстонии, а в Бирме. Буддизм притягивает к себе разных людей. Доводилось мне общаться с буддийскими монахами — австрийцем, американцем, итальянцем. Но уж кого я не ожидал встретить в окрестностях золотой пагоды Шведагон в Рангуне, так это эстонца. С бритой головой, в монашеской тоге и с чашей для сбора подаяний в руках, он тем не менее был именно эстонцем. Это произошло в 1984 году. Бирманские знакомые подвели меня к высокому пожилому монаху. То, что он европеец, я увидел сразу, но что заговорит на чистейшем русском языке — ожидать не мог. И никак иначе не среагировал, как спросил оторопело:

— Где это вы так хорошо выучили русский?

Монах отвечал спокойно:

— В Нарве, в русской гимназии, которую я закончил в 1930 году. Кстати, зовут меня Фридрих Лустиг, а мое монашеское имя — Ашин Ананда.

И не давая разговору угаснуть, он пригласил меня посетить его келью. Но не сейчас — старый монах должен был идти на молитву — а на следующей неделе.

Разговор наш, однако, начался не с самого Лустига, а с его учителя Карла-Августа Теннисона, личности во всех отношениях неординарной.

Теннисон родился в 1873 году в латвийском городке Лаура, жил в Эстонии, Латвии, Литве, России, учился на философском факультете Санкт-Петербургского университета. Еще в молодости он стал буддистом, приняв имя брата Вахиндры. Он был учеником Хамбо-ламы — бурята Агвана Доржиева, который в свое время состоял одним из наставников малолетнего Далай-ламы в тибетской столице Лхасе. В годы гражданской войны брат Вахиндра служил смотрителем буддийского храма в Петрограде.

Как сказано в удостоверении № 777, выданном посольством тибетского правительства в РСФСР (было такое!), «всеми силами старался спасти храм от расхищения». По представлению Хамбо-ламы Доржиева Далай-лама присвоил Теннисону почетный титул сангараджи — буддийского архиепископа Латвии и главы буддистов трех балтийских стран.

Молодой Фридрих встретил брата Вахиндру в 1930 году. Отныне он твердо решает следовать повсюду за своим учителем. Странствующего монаха-миссионера называют «дхармадуттой».

— Знаете, доля дхармадутты не легка, — вздохнул Ашин Ананда.

Мы с ним беседовали неподалеку от его кельи, в тени хлебного дерева. Я мельком кинул взгляд на его разбитые, узловатые ступни. Перехватив мой взгляд, старый монах рассмеялся:

— Да, много пришлось мне исходить дорог и тропинок вместе с моим дорогим учителем.

В начале 30-х годов Далай-лама дал поручение брату Вахиндрс изучить обстановку в неспокойной Европе, а затем лично прибыть в Лхасу и доложить соображения о перспективах распространения буддизма на европейском континенте. Послушник с радостью последовал за учителем. Германия, Италия, Франция... Они изъездили почти всю Европу. Потом на какое-то время осели в Париже, где Лустиг изучал восточные языки: санскрит-пали, китайский и, конечно, тибетский: нужно было иметь возможность общаться с Далай-ламой без посредников. И в самом конце 1931 года оба покинули Париж, отправились в Марсель, чтобы оттуда на пароходе плыть на Восток.

Пушкин и Трипитака

Увы, английские власти, подозрительные к российским — даже бывшим! — подданным, не пустили их в Индию. Пришлось балтийским буддистам осесть в Бангкоке. А вскоре Далай-лама XIII умер, вернее, перешел в иное бытие. На его место разыскали маленького мальчика, в образе которого воплотился ушедший правитель Тибета. Это определили ученейшие ламы по известным им знакам.

Пока духовный повелитель Тибета подрастал, Теннисон и Лустиг продолжали жить в Бангкоке, не теряя надежды попасть когда-нибудь в Тибет. В 1935 году они отправились в Китай. В этой неимоверно великой стране, как называл ее брат Вахиндра Теннисон, паломники провели почти два года. В Шанхае они общались с русскими, там тогда было много эмигрантов. Там же они совершали богоугодное дело: помогали собирать средства на сооружение в Шанхае памятника А.С. Пушкину: приближался 1937 год, столетие со дня гибели великого поэта. Братья Вахиндра и Ашин Ананда  поклонялись перед русской  классической литературой.

Беседовали мы у пагоды Шведагон, и так вдруг неожиданно и приятно прозвучали пушкинские строки:

Сердце в будущем живет;

Настоящее уныло:

Все мгновенно, все пройдет.

Что пройдет, то будет мило.

—  Под   влиянием   поэзии Пушкина я и сам стал поэтом, — говорит Ашин Анаида   и   показывает несколько своих сборников, изданных в Рангуне. Писал он на английском.

Долгие годы второй мировой войны странники провели в Бангкоке, молясь в его монастырях за победу Красной армии над коричневой чумой.

—   Мы  надеялись,  что после   войны   мир   станет лучше, справедливее, безопаснее и нам удастся все-таки совершить паломничество  в Тибет,   и   может быть, вернуться домой. Но увы, все вышло по-другому. В Бангкоке мы часто публиковали статьи в местных газетах. Бывало, что резко   критиковали тайских правителей за лицемерие и  коррупцию.  Это им не   понравилось   и  в 1948-м нас выдворили   в соседнюю Бирму.