Казалось, в те годы, когда перед каждым вставал вопрос о собственном выживании, никого не могли интересовать памятники истории и культуры. Но нет, на пике послереволюционной разрухи, в 1921 году, семинар Жарновского получил статус официальной общественной организации. Художник и искусствовед Александр Бенуа, композитор Борис Асафьев, академик Сергей Платонов, краевед Петр Столпянский, архитектор Лев Ильин и еще несколько десятков бескорыстных энтузиастов занялись систематическим обследованием и фиксацией памятников, изыскивали средства для реставрации, вели издательскую и лекционную работу. На первых порах многое удалось сделать. В доме на Мойке, 12, где умер Пушкин, а после находилось жандармское управление, начали восстановление мемориальной квартиры поэта. Спасли от неизбежного разрушения Лазаревское кладбище в Александро-Невской лавре, ставшее музейным некрополем. Пытались уберечь ценности из разоряемых церквей в Музее отживающего культа, организованном на Васильевском острове. Однако любая общественная инициатива, неподконтрольная большевикам, неизбежно оказывалась задушена. Обществу не помогло и переименование в «Старый Петербург – Новый Ленинград». В конце 1920-х оно лишилось всех своих помещений, еще через несколько лет его закрыли, а сохраненные ценности распылились по разным музейным хранилищам. По иронии судьбы, в мятлевском доме ревнители красоты старого Петербурга оказались соседями яростных ниспровергателей художественных традиций. Еще до революции футуристы предлагали «сбросить Пушкина с корабля современности», но тогда это казалось ярким эпатажем, смелой пощечиной рутинному «общественному вкусу». Но в неразберихе революционных лет художники-авангардисты вдруг стали комиссарами, уполномоченными решать, как следует развиваться искусству. При этом многие из них были яркими художественными индивидуальностями, соперничавшими друг с другом: Казимир Малевич, Павел Филонов, Владимир Татлин, Михаил Матюшин. Коммунистические власти довольно быстро поняли, что пропаганда их идей должна вестись понятными широким массам средствами, и… отказали авангардистам в поддержке. Открытый в 1922 году в доме на Исаакиевской площади ГИНХУК (аббревиатура Государственного института художественной культуры) был закрыт через 4 года.
Гревс жил на Тучковой набережной, 12. Из окон его квартиры открывался вид на мрачные, давно не ремонтировавшиеся строения складов на Тучковом буяне, за ними – силуэт обветшавшего Владимирского собора, левее, за деревянным мостом через Малую Неву, – угловатые конструкции стадиона КИМа (Коммунистического интернационала молодежи).
Анциферов вспомнил, как от пристани на Тучковой набережной в сентябре 1922 года отошел по направлению к Германии пароход «Обербургомистр Хакен». На нем вместе с семьями покидали город высланные из страны по распоряжению Ленина 25 крупных ученых. С некоторыми из них Анциферов был знаком лично, все они были хорошо известны в кругу петербургской интеллигенции: экономист П. Сорокин, философы Н. Бердяев, Н. Лосский, С. Франк, историки А. Кизеветтер, С. Карсавин.
Иным удавалось отправиться за границу по своей воле. Так, в 1925 году уехал в командировку в Германию и больше уже не вернулся философ и церковный историк Георгий Федотов, знакомый Анциферову по кружку «Воскресение». Организатор этого кружка Александр Мейер много размышлял о роли церкви в эпоху социальных переворотов. С 1918 года в его квартире в деревянном домике на Малом проспекте Петроградской стороны стали проводиться собрания, на которых общались яркие и выдающиеся личности. Среди участников собраний – друг Блока Е. Иванов, молодые ученые: филолог М. Бахтин, физиолог Л. Орбели, пианистка М. Юдина. Усердно посещавший кружок Анциферов, в 1925 году был арестован и отправлен в сибирскую ссылку, но вскоре обвинение было снято, ученый вернулся в Ленинград, даже не предполагая, что дело далеко не кончено. Следующий арест, в 1928 году, был связан как раз с мейеровским «Воскресением».