Журнал «Вокруг Света» № 9 за 2005 год (2780)

Быть может, только Валентину Серову удалось победить чисто внешнее впечатление от яркой, эффектной женщины и оставить вечности главное, что было в Тенишевой, – жившую в ней мечту об идеале, к которому она продиралась засучив рукава, не обращая внимания на насмешки и неудачи.

Деятельность княгини, которая забирала все время и огромные суммы, вкладываемые в Талашкино, не способствовали миру и спокойствию в семье. Сам Тенишев, которому выстроенное в Петербурге училище, получившее впоследствии его имя, стоило колоссальных трат, многие начинания жены считал излишними. Финансовая помощь, оказываемая княгиней художникам, ее поддержка культурных начинаний обходились дорого. Вместо заботливой хозяйки роскошных столичных особняков, занятой от нечего делать заботами благотворительности, он имел подле себя какой-то бурлящий поток, пробивавший себе дорогу по своему собственному руслу.

«Судьба вообще никогда не хотела сделать меня светской женщиной, и это вполне совпадало с моим внутренним чувством».

Княгиня увлекалась эмалью – той отраслью ювелирного дела, которое заглохло еще в XVIII веке. Она решила ее возродить. Целые дни проводила Мария Клавдиевна у себя в талашкинской мастерской, возле печей и гальванических ванн. Остались фотографии: она в темной одежде с закатанными рукавами, в фартуке, суровая, сосредоточенная.

«Какая вы барыня? – говорила ей горничная. – Настоящая барыня нарядная, и шкафы ее заняты только хорошими платьями, а у вас всякая дрянь не в первом плане лежит…»

Не удовлетворенная полученными образцами эмали, Мария сшила-таки «хорошее» платье и поехала на выучку к ювелиру с мировой славой – мсье Ренэ Лалику. За короткий срок она в работе с эмалью достигла таких результатов, что мэтр сказал: «Мне больше нечему вас учить». Вернувшись в Талашкино, Тенишева получила более двухсот новых оттенков непрозрачных эмалей. Ее работы выставлялись в Лондоне, Праге, Брюсселе, Париже. В Италии – на родине этого дела – она была избрана почетным членом Римского археологического общества. Европейские эксперты отвели Тенишевой в области эмальерного дела «одно из первых мест среди современных ей мастеров». А на родине Мария Клавдиевна защитила диссертацию под названием «Эмаль и инкрустация». Ей была предложена кафедра по истории эмальерного дела при Московском археологическом институте.

Парижский бенефис

В 1903 году, после кончины мужа, княгиня Тенишева получила право распоряжаться семейным состоянием.

В 1905-м она подарила свою колоссальную коллекцию предметов искусства городу Смоленску. Власти не захотели предоставить ей помещение для ее показа. Более того, они вовсе не спешили принять дар княгини. Тогда Тенишева купила кусок земли в центре города, выстроила на свои средства музейное помещение и разместила там коллекцию.

Но, не успев открыться, музей оказался в опасности. В городе и деревнях начались поджоги, прокламации летали там и тут, кто-то уже видел выброшенные иконы и людей с красным флагом в руках. На сходках кричали о «кровопийцах», призывали «грабить буржуев».

Тайно ночью, упаковав коллекцию, Тенишева увезла ее в Париж. А вскоре в Лувре открылась выставка, о которой трубили все европейские газеты. Париж словно сошел с ума, наводнив пять больших залов. Здесь можно было встретить всю интеллектуальную элиту столицы: ученые, писатели, политики, коллекционеры, гости, специально приезжавшие взглянуть на бесподобное зрелище.

«И это все из Смоленска? А где это?» Французы со времен Наполеона не слыхивали о таком городе и не могли представить, что вся эта обильная роскошь «родом» из тихой провинции.

Редчайшая коллекция икон, собрание русского фарфора, резьба по слоновой и моржовой кости, коллекция царских одежд, расшитых серебром и золотом, кокошники, украшенные жемчужной россыпью, исторические реликвии от петровского до александровского времени, творения безвестных народных умельцев и лучшие образцы талашкинских мастерских.

Тенишева очень гордилась тем, что показанные ею в Париже русские народные платья «сильно отразились на модах и принадлежностях женского туалета». Восприимчивые ко всем новшествам из мира одежды, француженки многое переняли у смоленского крестьянства.

«Я заметила, – писала Мария, – явное влияние наших вышивок, наших русских платьев, сарафанов, рубах, головных уборов, зипунов… Появилось даже название „блуз рюс“ и т. д. На ювелирном деле также отразилось наше русское творчество, что так порадовало меня и было мне наградой за все мои труды и затраты. Было ясно, что все виденное произвело сильное впечатление на французских художников и портных».

«Какая свежесть форм, богатство мотивов! – ошеломленно знакомили читателей с невиданным вернисажем обозреватели. – Это восторг, настоящее откровение!»

За обилием восклицательных знаков деликатно маячил один вопросительный: «Неужели все это сделано в России?»

Княгиня Тенишева первая открыла Европе дверь в самобытный, ни на что не похожий мир русского художественного творчества.