Журнал «Вокруг Света» №02 за 2008 год

И в этой же дневниковой записи — продолжение: «…подавляет меня чувственно моя жена. Это и хорошо, и отчаянно, и сладко, и в то же время безнадежно сложно… чертова баба завязила меня, как пушку в болоте…» Это — о второй супруге Михаила Афанасьевича — Любови Евгеньевне Белозерской (1895 — 1987), которая скорее всего была одним из прототипов Маргариты. Она родилась в Польше, в дворянской семье, окончила с серебряной медалью Демидовскую гимназию в Санкт-Петербурге и частную балетную школу. Жила в Константинополе, Марселе, Париже, Берлине (будучи замужем за литератором И.М. Василевским), потом вернулась в Москву, где в начале января 1924 года встретилась с Михаилом Афанасьевичем на писательском вечере, устроенном в честь Алексея Толстого, а с октября этого года они уже жили вместе. Интересная, много повидавшая, чувственная Любовь Евгеньевна, похоже, была, что называется, «роковой женщиной». Л.С. Карум, муж сестры Булгакова — Варвары, излагал вот такие интимные подробности семейной жизни писателя: «Варенька была в ужасе от их жизни. Большую часть суток они проводили в кровати, раздетые, хлопая друг друга пониже спины…» Весь этот «ужас» Варвара увидела, когда на несколько дней останавливалась у брата. Но, справедливости ради, стоит сказать, что Любовь Евгеньевна была писателю не только любовной усладой. Свободно владея французским, она переводила для мужа разную литературу, участвовала в работе над пьесой о Мольере и даже (как считается) предложила ввести в замысел романа Маргариту, чтобы разбавить мужскую компанию. Белозерская много рассказывала писателю о жизни в Константинополе и Европе — ее устные зарисовки запечатлелись, например, в «Беге». Видимо, вместе с ней он переделал и свою раннюю комедию «Вероломный папаша» («Глиняные женихи»). Позже в книге «О, мед воспоминаний», посвященной Михаилу Афанасьевичу, Любовь Евгеньевна воссоздаст бесконечно интересный, живой образ своего былого возлюбленного, замечательного человека и большого юмориста. Ну, представьте, например, как постоянно опаздывающий Булгаков бежит за уходящим трамваем, но при этом все время приговаривает: «Главное — не терять достоинства!»

Не рядящийся попутчик

«Появляется писатель, не рядящийся даже в попутнические цвета. Не только наша критика и библиография, но и наши издательства должны быть настороже, а Главлит — тем паче!» — декларировал о Булгакове глава Российской ассоциации пролетарских писателей Л.Л. Авербах в сентябре 1925 года, за год до премьеры «Дней Турбиных», подогревая очередную кампанию против «булгаковщины». Хотя распалять бравую команду рапповцев было лишним — они поносили писателя с его первых шагов в литературе. Когда же появились «Роковые яйца» (1925) и «Собачье сердце» (написано в том же году), «ревнители» пролетарского искусства объявили войну «новобуржуазному отродью».

«Собачье сердце», как известно, не было опубликовано при жизни писателя, но в марте 1925 года автор читал свою повесть на литературном «субботнике» у Никитиной. Сохранилось уникальное свидетельство этого мероприятия, изложенное агентом ОГПУ, «внедрившимся в среду». Вот его толкование финальной части повести: «…очеловеченная собака стала наглеть с каждым днем, все более и более. Стала развратной, делала гнусные предложения горничной профессора. Но центр авторского глумления и обвинения зиждется на другом: на ношении собакой кожаной куртки, на требовании жилой площади, на проявлении коммунистического образа мышления…»

И вот 7 мая 1926 года, «в один прекрасный вечер», как свидетельствует Любовь Евгеньевна, к ним постучали — оказалось, с обыском. В результате было изъято: два экземпляра «Собачьего сердца», три дневника за 1921— 1923 и 1925-й годы, «Послание Евангелисту Демьяну Бедному» и др. Писатель тут же написал в ОГПУ заявление с просьбой вернуть — «Собачье сердце» вернули через два года не без участия М. Горького.

Нужно признать, учитывая содержание этих произведений, а также идеологические доктрины времени, при всех гонениях в 1920-х годах Михаилу Афанасьевичу на удивление везло в самом главном — он оставался цел, будто неведомая сила берегла его. А может быть, уже тогда главный оппонент Булгакова — герой «с мужественным лицом» придумал для него встречный сюжет и сделал сатирика героем собственного сценария?

«Против шерсти берет!»

Никто не может сказать точно, когда именно этот сценарий начал развиваться. Но его существование многое объясняет. Иначе как можно прокомментировать, что, имея многочисленные подтверждения «антисоветской» деятельности Булгакова, — сотрудники ОГПУ не призвали его «к ответу». Доносчики сами поражались «долготерпению и терпимости Советской власти, которая не препятствует распространению, например, книги «Роковые яйца» — «наглейшего и возмутительного поклепа на Красную власть», где покойный Ленин сравнивается с мертвой жабой, где, по сюжету, под красным лучом вывелись грызущие друг друга гады, пошедшие на Москву.