Журнал «Вокруг Света» №08 за 2009 год

А внутри — 80 машин из более чем 400 коллекционных автомобилей, которыми располагает компания. Первое, что видит любой, воспарив на эскалаторе из служебного здания в музейное, — алюминиевый кузов знаменитой Porsche Type 64 выпуска 1937 года, прародительницы всех современных Porsche. Только кузов и больше ничего лишнего: зато у каждого посетителя зафиксируется в подсознании пресловутая «линия Porsche» и он с легкостью будет находить знакомые черты в любом выставленном здесь автомобиле. «Экспозиция будет постоянно меняться, — рассказывает Клаус Бишоф, — одни машины уедут, другие приедут, чтобы не застаиваться в стойлах… то есть в запасниках». Уедут? Приедут? «Ну да, наше кредо — все музейные машины должны время от времени ездить, — говорит Бишоф, похлопывая по боку 904-ю Carrera 1964 года. — Я вот и сам как раз вчера ездил на этой — отличная машина, люблю легкие автомобили».

Три часа прогулки по музею. Жаль, что не пара дней, три часа — явно недостаточно. Здесь никто не спешит. Экскурсантов хватает, потому что компания предлагает посетить завод и музей каждому покупателю новой Porsche — кто же будет спешить, когда есть возможность ознакомиться в деталях с тем, как делали твою машину и на что были похожи все ее предки и собратья? То, что стоит в залах музея, точнее, в странных, кажущихся невесомыми плоскостях, привольно пересекающихся под разными углами внутри огромного пространства «коробки», каждая выставочная единица — не просто автомобиль, а несомненно Porsche, за километр видно, что Porsche.

Даже то, что Porsche разрабатывает под заказ — вот спортивное купе, которое попросил «нарисовать» Volkswagen, вот прототип массового автомобиля, сделанный по заказу китайцев, — все это Porsche, если чуть приглядеться. Бесконечная вереница чудес технической мысли, протянувшаяся из середины века двадцатого в двадцать первый. Еще один девиз Posrche: «Мы слишком хороши, чтобы меняться». И не надо меняться — разве что под капотом.

Егор Быковский

Революция «без злодеяний и слез»

В 1789 году Франция провозгласила Декларацию прав человека и гражданина, а король согласился на ограничение своей абсолютной власти. Казалось, наступило новое время. Рухнули сословные перегородки и границы старых провинций — все, что разъединяло людей. Но идиллия продлилась недолго. Права человека вновь были ограничены, на этот раз ради спасения революции. А во имя человеческого счастья было пролито немало крови... 

Во вторник 14 июля 1789 года до королевского двора в Версале дошло шокирующее известие. Жители славного города Парижа взбунтовались. Вооружившись захваченными в Доме инвалидов ружьями, они взяли штурмом знаменитую тюрьму — Бастилию. Ее комендант сдался на милость победителей, но это ему не помогло — он был растерзан восставшим народом, а голова его насажена на пику.

Существует рассказ, что поздно вечером один из придворных разбудил Людовика XVI и передал ему тревожные известия. Король растерянно спросил: «Это бунт?» В ответ прозвучала вошедшая в историю фраза: «Нет, Ваше Величество, это революция».

Могучую крепость с восемью 30-метровыми башнями, окруженную рвом в 25 метров шириной, построили еще в XIV веке для защиты от англичан, но уже несколько веков использовали исключительно как тюрьму. Причем к концу XVIII века ее содержание обходилось так дорого, что в 1784-м при обострении финансового кризиса Бастилию даже предлагалось снести. На момент штурма в ней томились всего семь заключенных под охраной горстки солдат-инвалидов, негодных более к строевой службе, и наемников-швейцарцев. Кроме того, Бастилия играла роль склада — парижане пошли на ее штурм, чтобы завладеть оружием и порохом, которые там хранились. Правда, задним числом, чтобы оправдать нападение на крепость, ее провозгласят символом королевского деспотизма — дескать, именно в ее стенах томились узники, заключенные по личному приказу государя без суда и следствия.

Но по-настоящему знаковым для начинающейся революции этот день стал по другой причине. Уже на этом этапе королевские войска оказались на удивление пассивны. Барон де Безанваль, который вполне мог подавить восстание, не решился вывести солдат на улицы, а впоследствии и вовсе бежал из столицы. А вот парижане показали свою силу — гордо маршируя с насаженной на пику головой коменданта Бастилии, они чувствовали, что некому будет призвать их к ответу. И все же в те летние дни французы еще не представляли себе истинного масштаба грядущих потрясений и не предвидели скорой гибели тысячелетней монархии.

Нации не приказывают!