Журнал «Вокруг Света» №10 за 2008 год

Наполеон имел все основания быть недовольным. Конечно, он чувствовал, как эрфуртской встрече далеко до тильзитского триумфа. Даже просто для того, чтобы финал ее оказался похож на успешный, ему пришлось приложить массу усилий… В 1808 году «русский союз» еще сохранял для него свое значение, но стал обретать новые черты, по зрелому размышлению странные и непонятные. Во всяком случае, российский император уже вошел в роль полноправного союзника, хотя в недавнем прошлом и побежденного. Если в Тильзите Александр, озабоченный участью своего прусского союзника, в остальном был готов поддерживать любое требование французов, то теперь ничего подобного не наблюдалось.

Что же до практических результатов… Свидание с царем разве что отсрочило франкоавстрийскую войну на полгода. Долгосрочные требования наполеоновской политики ни в коей мере не были удовлетворены.

Одно время предполагалось, что после Эрфурта Наполеон посватается к одной из русских великих княжон, сестер Александра, но император французов пока что отложил это.

Что касается самих монархов, то более они никогда лично не встречались, хотя союз их сохранял силу до самого того момента, когда российский посол во Франции князь Куракин в 1812-м покинул Париж, что в XIX столетии считалось признаком разрыва отношений и начала войны.

Кафедральный собор Эрфурта — свидетель встречи двух императоров. Фото: MARY EVANS/VOSTOCK PHOTO

Ну а определенно выиграл от эрфуртского свидания, пожалуй, один Талейран: с этих пор он ни на месяц не прерывал секретных контактов с Петербургом. Постоянным посредником в этих отношениях стал советник российского посольства в Париже Карл Нессельроде. В донесениях этого будущего министра иностранных дел России к статс-секретарю Михаилу Сперанскому, доверенному лицу Александра I, ценнейший агент при наполеоновском дворе даже получил несколько кодовых кличек «мой кузен Анри», «Анна Ивановна», «наш книгопродавец» и «юрисконсульт». Минуя канцлера и главу министерства иностранных дел Румянцева, Нессельроде таким образом конфиденциально доводил до императорского сведения все, что заслуживало внимания.

Правда, вскоре после Эрфурта, в январе 1809-го, Талейран все же попал под подозрение на родине. До Наполеона дошли не вполне ясные известия о существовании сговора, нити которого сходились к принцу Беневентскому, и корсиканец не стал дожидаться неопровержимых улик. Он заставил обер-камергера выдержать публичную сцену острастки, в ходе которой едва не набросился на «Анну Ивановну» с кулаками: «Вы вор, мерзавец, бесчестный человек! — услышал не только Талейран, но и бывшие при том. — Вы не верите в Бога, вы всю вашу жизнь нарушали все ваши обязанности, всех обманывали, всех предавали, для вас нет ничего святого, вы бы предали родного отца! Вы — дерьмо в шелку! Дерьмо! Дерьмо!»

Но… прямых доказательств измены так и не нашлось, и изворотливый Талейран сохранил свое положение при дворе и преспокойно продолжал свои предательские дела. К примеру, сделался платным осведомителем еще и для австрийцев — сблизился с их послом и предложил свое участие в «общем деле» за несколько сот тысяч франков. Долго ждать не пришлось, эрфуртские «заслуги» Талейрана были оценены по достоинству. Как только деньги появились, французский аристократ не только не замедлил в подробностях сообщить новым друзьям, что участие Александра I в войне против Австрии будет чисто номинальным, но и предоставил венскому двору несколько важнейших военно-стратегических сведений, а также советы, как ими воспользоваться.

В общем без натяжки можно сказать — еще в 1808-м высочайшего ранга чиновник Французской империи сознательно и планомерно готовил реставрацию Бурбонов. Принц Беневентский прекрасно понимал, что вечное желание российского императора блеснуть порою либеральной фразой о священном союзе народов и о прочих возвышенных предметах — это сиюминутное удовольствие, а на самом деле им владеет жгучая мысль о реванше за Аустерлиц. «Наполеон или я, он или я, но вместе мы существовать не можем!» — эту фразу царь произнесет только в 1812 году, но думал он так, несомненно, с самого начала. Не мог не понимать старый епископ-расстрига — «рожденному для трона» Александру невыносимо царствовать в одной Европе с «узурпатором».

Неудивительно, что, придя с войсками в Париж в 1814-м, российский император поселился в доме принца Беневентского. Некогда «цареубийца» (голосовал за казнь Людовика XVI ), а затем наполеоновский министр теперь мог с легким сердцем сыграть очередную роль поборника мира, порядка и горячего сторонника законной династии.

И сыграл он ее, как всегда, умело, хотя ни у кого в Европе давно уже не оставалось сомнений на его счет. В Вене вскоре после падения Империи известному острослову принцу Шарлю де Линю Талейран «поведал тайну»: «Представьте, вот уже семь лет, как Бонапарт начал меня подозревать…» — «Как? Только семь? — воскликнул де Линь. — А я вас вот уже двадцать лет как подозреваю!»