Журнал «Вокруг Света» №11 за 1976 год

Всю ночь шла борьба со штормом. Ни капитан Вдовий, ни старпом не отходили от рулевого. Приходилось через каждые 10—20 минут на несколько градусов менять курс корабля. Маневрирование давало возможность продержаться хотя бы до рассвета. Барометр обещал к утру ясную погоду.

И действительно, часов около семи волны стали оседать – пошли книзу, ветер стих, и впереди показалась линия горизонта. Небо расчистилось от штормовых туч и заяснело синевой. Море тоже стало синим, и лишь у самого горизонта еще виднелась черная штормовая полоса.

Только теперь коренастый с «Эрджияс» мог перебраться на палубу сейнера.

Он был невысокого роста, плечист, с короткими, но сильными и цепкими руками. Лицо его обрамляла маленькая черная бородка.

В каюте Вдовина ему налили стакан горячего шоколада и принесли завтрак.

– Мидхат, капитан «Эрджияс», – представился моряк после того, как сделал несколько жадных глотков.

На ломаном английском языке Мидхат поблагодарил за спасение и снова принялся за шоколад.

После того как все представились, Вдовин предупредил:

– Я должен доставить вас в Батуми.

– Конечно, конечно, – закивал турок.

– Что произошло на «Эрджияс»?

– Оборвались штуртросы, и отказал руль. Корабль потерял управление.

– А куда же делась команда? – спросил я.

– Команда?.. – усмехнулся Мидхат. – Команда струсила и сбежала в шлюпке.

– Ну а вы решили навеки остаться с «Эрджияс»? – пошутил я.

– Нет. Просто меня бросили. Эти трусы очень торопились и забыли о своем капитане, – вновь усмехнулся Мидхат.

– Вот сволочи! – старпом даже ударил кулаком по столу.

Мидхат, поняв, очевидно, его возмущение, с улыбкой ответил:

– Очень жаль, что ко мне в команду попали такие. Но море не прощает трусам. Об этом поется в одной нашей старой песне…

– А что у вас в трюме? – перебил его Вдовин.

– Рыба.

– Рыба? Эх, пропадет ваш товар, пока довезете до места – протухнет. Сами-то откуда?

– Из Пазара. Там каждый житель знает капитана Мидхата. Четыре дня назад я вышел на «Эрджияс» рыбачить. Погода подвела, вот и оказался в ваших водах. Мои храбрецы тоже, наверное, далеко не ушли…

Когда входили в порт, я спустился в каюту к Пальчугину. Он лежал с открытыми глазами, натянув до подбородка одеяло.

– Ну как?

– Плохо. Фельдшер сделал два укола, кажется, морфия, и ни черта не помогает.

– Резать будут?

– Фельдшер темнит, говорит, ногу не отрежут, но в плаванье больше не возьмут. Спишут. Не думал я, что последний раз в плаванье. Если бы ты знал, как неохота на берег, на вечный прикол… Теперь мне амба.

– Брось хандрить, Вася. Нормально все будет. Мы еще походим с тобой вокруг шарика.

– Иди ты. Нечего меня успокаивать. Я не слабонервный какой-нибудь, плакать или пускать себе пулю не буду. Обидно просто. Столько лет плавал, и ничего, а тут на тебе. Обидно. – Пальчугин немного помолчал. – А как турок? Все нормально?

– С турком порядок. Жив, здоров. Его команда бросила… Струсили.

Раздался гудок. Судно застопорило ход.

– Ну, бывай, Вась. Я скоро заскочу к тебе в больницу. Навещу.

– Бывай!

За Пальчугиным с берега пришел катер. Когда его выносили из каюты, Мидхат спросил у капитана:

– Что с ним?

– Ногу повредило во время шторма, – хмуро ответил Вдовин.

– Это когда спасали меня?

– Да.

Мидхат молча поклонился Пальчугину.

Спустя несколько дней я прочитал в газете, что буря выбросила на берег, в нескольких километрах от Кобулети, двух мертвых матросов с «Эрджияс». Рядом с ними на побережье валялись обломки спасательной шлюпки. Наверное, погибли и остальные.

И я вспомнил слова Мидхата: «Море не прощает трусам».

В. Бурлак

Бродячие камни

Сообщение о том, что в Минске создается музей валунов, меня заинтересовало. Показалась любопытной идея собрать под открытым небом камни, обросшие легендами, камни, благодаря которым ученые многое узнали о ледниках и оледенении, о природных катаклизмах далекого прошлого.

Но прежде чем отправиться в Минск, поехал я в Гродненскую область, где, как слышал, есть необычный камень по имени «Богатырь». Говорили, будто через прорубленные в нем ворота проезжали когда-то на тройке…

В селе Горка решил найти проводника-старожила. Хотя каким бы древним старец ни был, он, конечно, не мог мне рассказать всю историю камня от начала: тот все равно был старше. И все же старожил – это старожил.

– Есть такой долгожитель, – обрадовали меня сельчане. – Дедуся Вася. Любит он этот камень как брата. Лучшего проводника не найти…

Проводили меня к хате. Большая и потемневшая, она одиноко стояла в глубине двора. Хозяин колол дрова. Это был человек небольшого роста, в солдатских галифе, подпоясанных узким потертым ремешком, в теплой байковой рубашке; на ногах – старые галоши.

Увидев нас, дровокол всадил топор в чурбан и выпрямился.

– Дедушка Вася, – представился хозяин. – А ежели уважительно, то Василий Степанович.

Сжимая протянутую руку, я почувствовал, что указательный палец поврежден.

– Это еще с тех времен, когда в гражданскую на белых ходил, – сказал дед.

– Сколько же вам, Василий Степанович?

– А я и не знаю, – признался он. – До девяноста годков считал, а потом махнул…