Журнал «Вокруг Света» №12 за 2010 год

Однако московские дипломаты не хотели из-за Ливонии ввязываться в войну с Литвой, более того, искали с ней мира. Даже царь, когда уже мосты были сожжены и военные действия в Прибалтике шли полным ходом, попытался предотвратить вмешательство Литвы. В августе 1560 года, только что лишившийся любимой жены, он отправил туда послов просить руки сестры Сигизмунда — мол, с зятем король воевать не станет. Еще ранее, в марте 1559-го, Адашев заявил приехавшим в Москву литовским послам, что «для покою христианского и свободы христианам от рук бусурманских» царь готов заключить с Великим княжеством Литовским не только союз против Крыма, но и «вечный мир», более того, оставить в руках Сигизмунда II «все свои старинные вотчины» — белорусские и украинские земли. Это, по московским понятиям, было серьезной уступкой давнему противнику. «Премьер-министр» царя верил в такой союз и в то, что ради него король и литовские «паны-рада» не пойдут на войну в Ливонии, если, конечно, Москва будет вести себя там достаточно сдержанно.

Этими соображениями советники царя и руководствовались в своих действиях. Война в Ливонии шла, но какая-то ненастоящая — новых территорий после 1558 года русские не занимали. А отношение к побежденным оставалось, по московским меркам, весьма гуманным: жалованные грамоты Нарве и Дерпту сохраняли горожанам их церковь, самоуправление и давали право беспошлинной торговли в России. Даже царский титул отражал умеренность российских притязаний: в 1558–560 годах Иван IV именовался лишь «государем ливонские земли града Юрьева».

Главным призом соперничающих сторон были богатые торговые города. Изображения Кёнигсберга и Риги в атласе XVI века. Фото: AKG/EAST NEWS

Ускользнувшая победа

Если бы Адашеву позволили и дальше проводить умеренную политику, он, скорее всего, договорился бы с Сигизмундом II о разделе Ливонии и, кто знает, возможно, судьба России сложилась бы по-другому. Но Грозный требовал решительных действий. Побывавший в Москве (на рубеже 1559–1560 годов) с целью помирить русского царя с Сигизмундом представитель   германского императора Фердинанда Иероним Гофман свидетельствовал о серьезных разногласиях между боярами и Иваном IV. Тот велел сообщить посланцу, что «не перестанет воевать, пока не завоюет всю Ливонию». Назначение в мае 1560 года «премьер-министра» всего лишь третьим воеводой «большого» полка в армии Ивана Мстиславского было знаком немилости. После взятия Феллина царь приказал оставить воеводу в этом городе — таким образом недавний близкий советник исключался из ближнего царского окружения. В довершение Иван Васильевич в сентябре — октябре 1560 года отобрал в казну вотчины Адашева в Костромском и Переяславском уездах и вместо них предоставил ему наделы в Новгородской земле. Это означало, что опальный приближенный «вычеркивался» из рядов московской знати — «государева двора» и становился простым новгородским помещиком. В этом качестве его возвращение на военно-административные должности в столице было невозможно. Сослуживцы все поняли правильно. Костромской сын боярский Осип Полев, который раньше и глаза на Адашева поднять боялся, отказался быть под его началом вторым воеводой в Феллине, мол, ему «меньши Олексея Адашева быть невместно». В итоге местнический спор Адашев проиграл, царь повелел ему «быть в Юрьеве Ливонском», но не дал никакой должности.

Избавившись от опеки адашевского кружка, Иван IV окончательно сделал выбор в пользу войны в Ливонии, тем более что литовцы, а затем и шведы его брачные притязания отвергли. В итоге Иван женился на дочери кабардинского князя. Но это не облегчило положения России, которая стояла на пороге первой в своей истории большой европейской войны. Царя она, видимо, не пугала. В декабре 1561 года он предложил мир крымскому хану Девлет-Гирею, а в следующем году российские дипломаты договорились с датчанами о разделе Ливонии и заключили перемирие со Швецией. Решив, что тылы обеспечены, Иван IV двинул армию на Литву и прибавил к своему титулу «государь вотчинной земли Лифляндские».

Напролом