Журнал "Здоровье" №6 (66) 1960

О, каким значительным становился для вас тогда этот врач — человек, еще вчера совершенно вам неизвестный! Как испытующе вглядывались вы в его лицо, стараясь за короткие минуты первой встречи определить, опытен ли он, правдив ли, мягок ли душой? Малейший оттенок интонации, случайный, может быть, жест, — все старались вы истолковать, всему придать смысл. И как возрастало ваше горе и тревога, если вы — справедливо или несправедливо — делали вывод, что столкнулись с человеком недостаточно опытным, или черствым, или слишком занятым самим собой…

Люди, которых сводит судьба с хирургом Александрой Ивановной Чеботаревой, свободны от этих сомнений. И не только те, кто живет в районе Красковской больницы, кто наслышан о своем докторе от знакомых и соседей, кто частенько встречал ее на зеленых, усыпанных опавшей хвоей уличках Краскова, Малаховки, Томилина. Можно ничего о ней не знать, никогда не видеть ее и все-таки сразу проникнуться «ней спокойным доверием.

С первой минуты она кажется давно знакомой. Стараешься вспомнить, где ее видел, на кого она походит, почему весь облик ее рождает смутные представления о чем-то привычном, давнем, материнском…

Может быть, потому что у Александры Ивановны очень простое, типичное русское лицо, спокойное и доброе, без брони официальной солидности. Чуть широковатые скулы, тронутые солнцем и ветром, глубоко посаженные внимательные глаза, статная, слегка полнеющая фигура. И любимая поза ее, когда, сложив на груди сцепленные пальцами руки, слушает она рассказ пациента — это извечная женская поза внимания и сочувствия…

Жизнь доктора Чеботаревой внешне проста, небогата событиями и со стороны думается — даже спокойна. Один год, после окончания института, работала в Архангельской области, а потом переехала в Подмосковье и уже никогда не покидала этих мест.

Начинала она «врачом общей практики» — оперировала, принимала роды, лечила детей. Потом, окончив курсы, стала хирургом. Заведовала хирургическим отделением, замещала главного врача, а теперь — главный врач Красковской больницы.

Многие годы и жить приходилось при больницах. Придя после работы в свою комнату, Александра Ивановна вынимала из шкафа пестрый домашний халатик и, подумав, вешала обратно. Ведь все равно с минуты на минуту ее наверняка позовут в больницу! Так, не считая часов, не сетуя, ни на кого не обижаясь, проводила она в палатах чуть не половину суток.

Впрочем, были в этой жизни и свои преимущества: сын, озорной и смешливый парнишка, рос под надзором всего больничного персонала. Только выйдет Александра Ивановна из операционной, а санитарка, поджав губы, докладывает:

— Юра мячом окно разбил…

Юре оставалось только удивляться: откуда мама так быстро все узнает? И — хочешь не хочешь, — вести себя не столь бурно.

Сейчас Юра — инженер. Всей семьей, во главе с отцом, тоже инженером, Чеботаревы построили дом, засадили смородиной и вишнями маленький участок. Но новое жилье почти всегда пустует: отец и сын на работе в Москве, дочь — на заводе, сама Александра Ивановна — то у себя в больнице, то уехала по срочному вызову в Плющево, Кузьминки, Люберцы.

С тех пор, как Чеботарева впервые встала за операционный стол, прошло более 20 лет. И почти каждый день она оперировала. Сколько же чужих горестей и тревог врывалось в ее судьбу, заглушая подчас собственные тревоги и горести!

В годы войны случилось так, что, кроме Чеботаревой, тогда еще начинающего специалиста, не было ни одного хирурга во всем Люберецком районе. Ее учителя и старшие товарищи один за другим ушли на фронт. Не с кем было посоветоваться, не у кого просить помощи.

Впоследствии Александре Ивановне посчастливилось поработать под руководством одного из крупнейших советских хирургов — С. С. Юдина. Но это было много позже. А пока единственным советчиком оставались книги, единственным критиком— собственная совесть.

Может быть, именно в трудную военную пору, когда так страстно иногда мучительно напрягала она все свои духовные и физические силы, пришло к ней мастерство. Пальцы Александры Ивановны обладают изощренной чуткостью, тонким и точным чувством осязания. Обследуя больного, она улавливает под своей ладонью едва наметившуюся бугристость, утолщение, изменение органа, тончайшие отличия в напряжении кожи — десятки тех скрытых от глаз, тайных улик болезни, распознать которые дано лишь очень опытному специалисту.

Диагноз, который ставит Чеботарева, ее коллеги и сами больные считают бесспорным, окончательным. И хотя совсем близко Москва, побывав в Красковской больнице, никто уже не добивается столичных светил, чтобы проверить, уточнить, дополнить советы Чеботаревой. Как она решила, так тому и быть. Ведь доказательств ее проницательности и «легкой руки» — хоть отбавляй. Сколько уж лет прошло, как она сказала Петрову:

— Не буду скрывать, дело серьезное. Опухоль желудка, ее необходимо удалить.

— Опухоль — значит рак. Зачем же мучиться? Одни конец… Петров попытался усмехнуться, но губу передернуло нервной судорогой, руки задрожали.