Журналист

— Нет, друг мой, это не мое. Вот мы с приятелями тут из Китая привезли целый 20-футовый контейнер полиэтиленовых шариков. Каждый из них размером с горошину, но, если через прокатный станок его пустить, получится целый рулон пакетиков. Так что, когда мы купим этот самый прокатный станок, мы сможем весь Владивосток заполонить нашими пакетиками. Представляешь? Вот это настоящее дело, а журналистика — я к ней уже охладел. Ты вот моделей бл*дями назвал, а мы с тобой что, лучше? Вон Башкин наш декан, продался сначала Наздратенке, теперь Дарькину. А в глянце, где якобы культур-мультур, еще хуже все. Если ты не в теме, так тебя имеют в уши те, кто лучше понимает. А если в теме, то уже необъективен априори. И продался с потрохами. Я уж лучше пакетиками торговать буду. Чем совестью. А писать тогда и только тогда, когда хочу, и туда и только туда, куда хочу.

— Ну есть же у нас «МК» и «ДВВ», которые не продались ни тому, ни другому… — попытался возразить Павлик. — Да и от самого журналиста зависит, как он себя поставит.

— Это ты сейчас говоришь так, пока тебя родители кормят. А когда сам родителем станешь, когда дети жрать попросят, а работодатель скажет: это пиши, а это не пиши — никуда не денешься. Ты и сейчас ведь, признайся, встречал темы, которые тебе твой Папа-Артуш писать запрещает?

— Встречал… — вздохнул Павлик. — И все-равно не совсем с тобой согласен. Да, каждый себе отмеряет ту границу, за которую он переступить не должен. По большому счету, это граница такая же как у любого человека. Правда — она правда и есть. Если не уверен — не пиши, что уверен. Если не считаешь так — не пиши, что считаешь так. Назвал в статье человека — дай ему слово. Не хочет говорить — его проблемы. Сам дурачок…

К моменту этого разговора у Павлика уже сложился его собственный метод профессионального творческого познания. Натолкнул его на него его сосед по комнате №409 Максим Перепелица, когда пел под гитару своим гнусавым голосом песню Егора Летова «Про дурачка»:

Ходит дурачок по лесу

Ищет дурачок глупей себя.

Павлик, не обладая ни гениальными задатками переговорщика, ни хватким и цепким умом, позволяющим выводить собеседника на откровенность коварными вопросами, предпочитал действовать от обратного. Он косил под полного дурачка, и позволял всем участникам изучаемой ситуации вешать себе на уши любую лапшу. А он эту лапшу потом собирал в кучу и уже в редакции не спеша осмыслял. Так, например, в Камне-Рыболове (это такой город на озере Ханка, основанный возле камня, в выемку которого приливом намывало рыбы), куда он поехал по письму местных жителей, жаловавшихся на главу местного ЖКХ, которая не выплачивала зарплату слесарям, из-за чего те не ремонтировали городские сети, и те приходили в негодность, он, развесив уши, поговорил со слесарями, с ней (она жаловалась, что ей не платит городская администрация), затем с главой города (он сказал, что выделил 7 миллионов рублей на ЖКХ в этом году, и все вопросы опять же к начальнице управления по ЖКХ). В итоге она и осталась крайней: Павлик взял цифру 7 миллионов, вычел из нее примерную зарплату самой главы по ЖКХ (по табели она должна была составлять около 20 тысяч рублей в месяц со всеми надбавками, итого 140 тысяч в год) и получилось достаточно, чтобы хоть иногда выплачивать зарплаты работягам. Анализ получился не ахти какой гениальный, но для скандала Камень-Рыболовного масштаба ее хватило.

— Я пока анализировать не берусь, у меня для этого слишком мало жизненно-важной информации, — сказал Павлик коллегам в редакции. — Пока не наберу ее достаточное количество, буду ездить дурачком и восторженным дилетантом и собирать на уши лапшу. Соберу, прожую, осмыслю, напишу.

Глава 13 Лягушки и китайцы