Журналист: Назад в СССР

— Ну, да — ответили в трубке. — Ночь в июле только шесть часов.

— Именно, — подтвердил я. — Вот письмо от матушки получил. Сижу, читаю, чаи гоняю. Ну, и к экзаменам готовлюсь, конечно.

— Письмо — это хорошо, — рассудительно изрекла трубка голосом Сотникова. — К творческому конкурсу готов?

— Всегда готов, — промурлыкал я. Вся эта аномальщина в письме женщины, считающей, что она мне в матери годится, и не только по возрасту, меня почему-то расслабила, сморила какая-то ленивая дремота.

— Молодец, так держать, — похвалил шеф. — А у нас новости. Воронов заговорил.

— Вот как?

— Да, стал отвечать на вопросы. Пока еще на самые простые, и как-то путано, но он явно отказался от игры в «молчанку».

— С чего бы это, интересно?

— Скоро узнаем, надеюсь, — пообещал Владимир Аркадьевич. — Он хочет нас с тобой.

— Гм… — от неожиданности я даже замялся. — Это в каком смысле — хочет?

— В гуманистическом, — сухо пояснила трубка. — Их писательское сиятельство желают с нами говорить.

— Наверное, разглядел в нас нормальных людей, — предположил я, — в отличие от этих «пиджаков».

— Может, и так, — согласился Сотников. — К девяти утра будь готов, заеду. Рекомендую захватить с собой блокнот и ручку.

— А его блокнот можно будет глянуть? Тот, что лежал в библиотеке? — спросил я. — С этими… как его… Преступными схемами.

— Постараюсь его добыть. Всё, отбой, — ответил Сотников и положил трубку.

Отбой так отбой, пожал я плечами. И чего он вцепился в меня, спрашивается? В бедного и несчастного абитуриента, этот товарищ Сотников?

Я подошел к окну, взял последний недочитанный листок письма и с наслаждением вдохнул уже почти ночную прохладу. Последние стрижи прощально пересвистывались, собираясь завалиться дрыхнуть в свои гнезда под крышами домов. Их эстафету подхватил какой-то ночной кузнечик, периодически оглашая темный двор тонким серебристым стрекотанием. Было покойно и уютно, как бывает только теплой летней ночью.

Я глянул на листок в руке.

Под трижды зачеркнутыми строками совсем другим, твердым и ровным почерком было написано:

«Теперь я точно знаю, как Там. Там всё иначе».

Наутро, сидя в машине шефа, я решил по дороге в изолятор немного прояснить ситуацию.

— Странно, конечно, — кинул я наугад пробный камень. — Этот Воронов меня просто удивляет.

— Чем именно, — коротко бросил Сотников, не поворачивая головы.

— Судите сами, шеф. Маститый московский писатель сначала умирает, потом воскресает, а как только приходит в себя, ничего не помнит. Потом, видимо, вспоминает и вызывает на разговор кого бы вы думали? Совершенно незнакомых ему людей, сотрудников газетного еженедельника и по совместительству — агентства по розыску людей.

— Поиску перемещённых лиц, — поправил шеф. — А розыском людей у нас традиционно занимается уголовный розыск.

— Ну, ладно, поиск, розыск — всё это так, словесная эквилибристика, — махнул я рукой. — Но почему он хочет разговаривать непременно с нами, незнакомыми ему людьми?

— Это ты с ним незнаком, — уточнил Владимир Аркадьевич. — А мы с Вороновым в прошлом встречались.

— Вот как?

Должно быть, удивление моё было таким искренним, что Сотников вздохнул.

— У нас есть минут пять в запасе. Сейчас доедем, припаркуемся, и я тебе кое-что расскажу.

Скоро показался садик, за резной чугунной оградой которого виднелось крыльцо больничного изолятора. Сотников заглушил мотор и сел вполоборота ко мне.

— Между прочим, наше агентство ППЛ было организовано во многом благодаря моей встрече с этим писателем. Я тебе расскажу, а ты мотай на ус. Как знать, может, что и пригодится в нашем предстоящем разговоре. И вообще, следи за ним внимательно, когда будем говорить. Парень ты наблюдательный, может, и подметишь какую деталь, которую я упущу. Ведь именно ты обратил внимание, что мёртвый якобы Воронов спал в вагоне одетым. В июльскую-то жару…

— Ну, может, он и не спал, — неуверенно предположил я.

— Может, — кивнул шеф. — А теперь слушай.

Оказалось, что москвич Воронов не впервые бывал в нашем городе. Однажды он приехал сюда с группой писателей — тогда это называлось «читательские встречи» с непременной читательской конференцией и тем, что в моем реальном времени именуется автограф-сессией.

А наутро после этих «встреч» писатель Воронов неожиданно заглянул в редакцию «Пульса». Заместителю его редактора Сотникову маститый автор сообщил, что его заинтересовала одна из публикаций «Пульса», которая случайно попала ему в руки. Речь шла об одной женщине-«потеряшке» — так в редакции еженедельника ее сотрудники за глаза называли героев своих публикаций, людей пропавших или потерявшихся.

Она была обнаружена нарядом милиции на городском вокзале, при этом не помнила о себе ничего, даже собственного имени. Врачам и психологу пришлось немало повозиться с ней, прежде чем она вспомнила, как ее зовут и откуда родом. Проверка подтвердила сказанное ею, и женщина благополучно отправилась поездом домой, в соседнюю область.