Журналистка

- В чем снобизм-то? - Инга тоже повысила голос. - В том, что у меня квартира есть и мои родители здесь родились, как и бабушка с дедушкой, прабабушка с прадедушкой? Это же судьба. Тем более что мои предки защищали этот город, они кровью заплатили за мое право здесь жить.

Снобизм-то в чем?

- А то сама не знаешь. Задаваться надо меньше. И не выпендриваться. Наша медуза тебе хороший урок на будущее преподала. Впрочем, тебе он не нужен - тебя папочка опять пристроит, и опять кем-нибудь главным.

- Никуда меня папа не пристраивал. Я сама…

- Бабушке расскажешь, - перебила Олеся, - все дураки, ты одна умная, лапшу на уши вешать. Не вчера родилась. В твоем возрасте, деточка, по-честному еще только секретаршами бегают. Подай - принеси-выйди вон. Короче, тебе делать нечего - ты отдыхай, а мне в игрушки играть некогда, у меня работы много. Пока. Привет папочке.

И Олеся, резко встав, быстрым шагом направилась к выходу. Инга ее не останавливала. Она была потрясена.

- Мам, - спросила девушка, - почему она так? Начали разговаривать нормально, поболтали, как подружки, - и тут вдруг…

- Зависть, Ин, зависть.

- Чему завидовать-то? Меня уволили, она осталась, я тоже не красавица и не супермодель.

- Твоей свободе, - подсказал папа.

- Э-э-э?

- Ты свободна. Ты могла вести себя как все, работать по двенадцать часов, молчать, ни к кому не подходить, терпеливо сносить любую брань начальницы, не шутить, ну и дальше по списку.

Тогда тебя бы не уволили. А ты предпочла быть собой, требовать соблюдения законов, пытаться наладить отношения, выйти за рамки рабовладельческого строя - да, тебя уволили, но ты не боишься. И твоя… как ее?

- Олеся…

- Твоя Олеся видит, что ты не боишься. Ты ведь воплотила ее мечту - вела себя естественно, была уволена и не испугалась, не повесилась, пошла искать лучшее место - и уверена, что найдешь. Олеся грезит тем же, но боится это сделать - и ненавидит тебя за то, что ты смогла, ты продвинулась дальше, ты лучше.

- А при чем тут то, что я москвичка? Остальное я поняла.

- Это я могу объяснить, - подхватила мама, - тут легко. Ни один человек не любит признаваться, что он плохой. Не важно, что критерии условны, что часто «плохой» означает всего лишь чьи-то большие успехи. Олеся не может прямо сказать себе, что она только мечтает, а ты уже сделала, что ты смелее, что ты дальше продвинулась.

- Почему не может? - Инга не поняла.

- Это защитная реакция, естественная для человека, - так оберегается наш душевный покой. Она не может признаться, что ты сделала то, что она трусит сделать, - поэтому ищет какой-то негатив- раз и выдумывает причины, которые непреодолимо мешают ей и которых нет у тебя, - два. Московская прописка уже давно стала аргументом для всех ленивых, наглых или аморальных провинциалов.

Они привыкли маскировать отсутствие морали, воспитания или трудолюбия ненавистью к москвичам - дескать, вот, не было бы у нас квартир, мы бы тоже воровали, подставляли коллег и вели беспорядочную половую жизнь. Хотя в блокаду многие умирали, но не воровали. Детям отдавали. Потому что либо стержень есть - либо его нет. И внешние обстоятельства только помогают проявить себя, но не создают человека.

- Ма, давай помедленнее. Не до конца въезжаю.

- Хорошо. Хотя мы так уйдем в философские дебри, к работе не имеющие отношения.

- Не важно!

Инга с детства обожала долгие семейные беседы. У них было принято по вечерам собираться на кухне и обсуждать прошедший день, новости мира, иногда читать вслух, иногда пускаться в рассуждения. Маленькая Инга просто слушала взрослых, когда подросла - стала участвовать в разговорах и даже спорить, причем во время кухонных посиделок ее голос принимался на равных. Воспитание проходило в другие часы - а вечерние, за ужином и чаем, отдавались общению.

- Смотри, - сказала мама, - в Москву каждый год из провинции приезжает очень много людей. Часть из них едет сюда учиться и работать. Почему они не остаются дома? Потому что дома нет таких вузов или таких рабочих мест - в общем, простор для самореализации в Москве больше. Люди приезжают, поступают, находят работу - и старательно обживаются.

Обычно через пять лет они либо разочаровываются и возвращаются, либо становятся москвичами и остаются. Эту категорию мы рассматривать не будем. Мы сразу перейдем к той категории, которая едет сюда за бесплатным сыром.

- Это сейчас модно называть словами «покорять Москву», - вставил папа.

- Вот! Как раз то, что я хотела сказать. Эти люди едут нас покорять. Они даже и не думают, хотим ли мы быть покоренными и насколько они впишутся в наш образ жизни, - они и не хотят знать, как мы живем, они хотят, чтобы город подстроился под них. Работать такие не хотят и не любят, они мечтают о больших и легких деньгах.