Журналисты не отдыхают

-- Феликс Эдмундович, во Владивостоке у власти стоят партизанские командиры. Я вам могу сказать по личному опыту - это люди весьма своеобразные, политические взгляды у них весьма расплывчатые. Так что их может занести куда угодно. Они могут устроить тотальный террор, как это случилось в Кузнецке. А могут наоборот - впасть в неумеренное благодушие. И то и другое опасно контрреволюционным переворотом. А на указания Москвы они плевать хотели. Тем более, что эсеры снова начинают разыгрывать карту дальневосточного сепаратизма.

Дзержинский кивнул. Он-то бывал за Уралом побольше, чем я - и знал психологию многих тамошних людей - "нам Россия не указ". Да и сведений о шевелении эсеров у него, конечно, имелось достатосно. А данным товарищам в Сибири и на Дальнем Востоке сочувствовали очень многие.

Так что он выдал:

-- Вы правы. Тем более, опасность японской агрессии никто не отменял. Там нужно наводить порядок.

Так что Дальневосточная армия, в которую переформировали фронт, двинулась к берегам Тихого океана под началом Слащова. Хотя он так и остался комфронта - то есть, с четырьмя ромбами, что было явной заявкой на перспективу*. Комиссаром ему был дан Михаил Фурманов.

(* Первоначально в РККА знаки различия означали лишь должность. В РИ персональные звания прививались непросто. В АИ тоже.)

Вот тут-то и началось. Мало кто верил, что Якову Александровичу удастся так быстро и весело раскатать белых. А ту выходило -- бывший царский полковник Слащов завершит Гражданскую войну. Это многим не нравилось. Конечно, война вышла совсем не такая, как в моей истории. Но вы понимаете, что в пропаганде мы использовали её на все сто. И в Советской России имелось два героя-полководца - Буденный и Слащов. Имелся ещё Махно, но он проходил по иной статье - "революционер-интернационалист". Так что, возможно, Гуляй-Поле станет Махновском. Особенно, если батька вовремя героически сложит голову.

* * *

Из Сибири мне поступило пополнение - поэт Николай Асеев. Он уже прославился тем, что в Иркутске белые сожгли сначала издания его поэмы, а потом подумали - и заодно спалили типографию*. Хорошо хоть автор успел свалить.

(* Реальный факт)

Потом он крутился как агитатор к Красной Армии, но его выцепил Луначарский. И передал мне. Потому что Асеев являлся чисто "газетным" поэтом. Причем, не таким "лобовым" как Демьян Бедный. Этот-то был уж откровенно "чего изволите" -- а ведь такое в произведениях видно. Асеев был парнем посложнее, но в моем времени именно он сформулировал идею "социального заказа". Вот и пусть формулирует, а заодно и пишет.

А вот ещё одного деятеля я так рано не ждал. Его нашел не я, а редактор "Крокодила". К этому изданию я относился с повышенным вниманием. В своей юности я его очень любил. У моего друга на даче лежали номера аж с шестидесятых годов - так я прочел все. Это во многом сформировало мой журналистский стиль. А с журналом было непросто. Доносы шли на него потоком во все инстанции. Многим не нравится, когда их критикуют. А уж когда высмеивают - то тут вообще атас. Так что мне приходилось постоянно отбиваться от обвинений в "очернении" чего-то там.

Но была и иная проблема, в перспективе надвигающегося нэпа. Мне очень не хотелось, чтобы журнал скатился в тупое зубоскальство. А ведь такие как Петросян и прочие уроды из "Аншлага" были не только в моём времени. В двадцатых именно на этом сгорели такие "коллеги" "Крокодила" как "Бегемот" и "Смехач". Так что качеству издания я уделял очень большое внимание.

Так вот, в одной из бесед редактор журнала мне сказал:

-- Вы знаете, я тут нашел замечательного автора. Он будет посильнее Аверченко или Дорошевича. Он явился ко мне, сказав: "Когда я прочел ваш журнал, я понял, что должен в нём работать".

-- И как его зовут?

-- Михаил Зощенко*.

(* В РИ Зощенко начал литературную деятельность на два года позже)

-- Если хочет работать, пусть работает.

Так. Я достал свой секретный список и поставил галочку против одной из фамилий. Там был до этого "закрыт" Михаил Кольцов. В моей истории он вляпался в троцкизм, но может, тут успешно поработает. Как у нормального журналиста, с принципами у Кольцова было не очень.

Кроме того, в списке были Евгений Катаев (Петров), Илья Ильф, Михаил Булгаков и кое-кто ещё, менее известные широкой публике. Специально разыскивать я их не собирался. Я уже понял свою ошибку, когда, возглавив РОСТА, стал судорожно искать известные мне имена. Талант - это ведь не такая простая штука. Из чего он складывается - поди пойми. Кем был бы Барбюс, не окажись он на войне? Возможно - одним из многочисленных парижских бумагомарак, которых никто не читает. Вот доставят ко мне того же Булгакова, я ему скажу - а ну пиши, гад! И рукояткой Кольта по столу. А у него, может, пока и в мыслях нет заниматься литературой и журналистикой! У людей этой эпохи биографии ну очень причудливые. Так что люди сами должны найти своё призвание.

Кёнигсбергские вопросы и ответы