Убедительны ли были такие примеры? Думаю, да. Низкий уровень жизни рабочих семей до начала индустриализации демонстрируют данные, приведенные в справочнике «Труд в СССР». Рабочие в 1926–1928 гг. с трудом сводили концы с концами, их доходы совпадали с расходами, причем более половины зарплаты уходило на продукты питания. Исходя из анализа приведенного списка[358] предметов хозяйственного обихода в расчете на 100 человек, можно сказать, что в изобилии имелись лишь ложки, вилки, стаканы и чашки (более 100 шт.), кастрюли и чугуны (78-85). А вот кровати были не у всех (37-41), матрацы тоже (54-60); чайники металлические и фарфоровые (16-18 шт.), керосинки (8-12) – редкость. Предметами роскоши были часы карманные (7-9) и швейные машины (13-14), мясорубки (3-4). Рабочие жили бедно: мебель, предметы обстановки, не говоря уже о скатертях и сервизах, считались признаком зажиточности.
Необходимо отметить некоторое противоречие в том, что в качестве стимула ударного труда журналисты приводят выросшие зарплаты и перечни «подарков». В женских журналах интерес к потребительским товарам считался проявлением мелкобуржуазных вкусов и отсталости, даже выкройки одежды публиковались «для перешивания». Новый быт (примеры домов-коммун) был предельно аскетичен. Однако в ситуации, когда производительность труда новой советской промышленности нужно было повышать, все средства были хороши. В ход шли именно те аргументы, которые предметно показывали женщинам все выгоды трудовых рекордов. За такие результаты стоило постараться!
Ударнице улучшают бытовые условия: «живем мы в комнате в два с половиной раза больше, чем прежняя, в новом каменном доме со всеми удобствами, близко от завода»[359]. Улучшение жилищных условий – еще один стимул ударного труда, ударниц переселяют из общежития в отдельные комнаты и даже в отдельные квартиры[360].
Стахановке Е. Илларионовой дали прекрасную квартиру: две просторные комнаты, «красиво отделанные масляной краской», новая мебель, почетная грамота на стене. Она говорит: «Мне даже стыдно жить в такой квартире, ведь у самого директора хуже!»[361]. Это обычная практика поощрения героинь труда: Е. М. Федорова рассказывает почти теми же словами: «Квартира у меня из двух комнат, фабрика мне ее отделала: обои новые, выбелили, кухню масляной краской покрасили»[362].
Семьи ударников демонстрируют пример нового быта, уклада. «Теперь обедаем мы на фабрике-кухне, а ужин по очереди готовим. Раз все работаем на заводе, значит и домашние нагрузки пополам. Мы с мужем по очереди готовим, убираем. И мой муж, – я уважаю его за это еще больше, – ничуть не стесняется «женской работы, которая приходится на его долю»[363], – рассказывает ударница. Ее муж демонстрирует новый подход к «домашней работе»: не просто помогает, а делит ее пополам! Это идеальный вариант отношений в семье, где оба супруга работают. Но вряд ли это типичный пример, чаще можно найти жалобы работниц в рубрике «Почтовый ящик» о том, что муж совсем не помогает по дому. Однако в очерках об ударницах и стахановках рисовался идеальный пример нового быта.
В 1934 г. было проведено обследование в семьях рабочих на заводе им. Кагановича в Москве. Очерк о том, как улучшилась жизнь и выросли доходы рабочих семей, был напечатан в «Работнице»[364].
Слесарь Симаков рассказывает: в семье трое взрослых (все работают) и ребенок. Домашнее хозяйство они не ведут, питаются на фабрике-кухне, где кормят «сытно и вкусно». Жене нет теперь нужды «сидеть все дни около примуса», она больше не домохозяйка, а ударница и член партии. Они «живут
Этот факт показан как идеальный пример жизни рабочей семьи: сын – в детском саду, еда – в столовой, досуг – занятия в политшколе. Именно о таком укладе, таком образе жизни говорится в многочисленных публикациях на тему переустройства старой семьи. Ребенок выключен из жизни семьи, у него своя собственная жизнь, в которой семья на него никак не влияет. После голодных 1920-х гг., когда зарплаты рабочих с трудом хватало на еду, а покупка одежды и обуви была событием, в заметке демонстрируется выросший уровень оплаты труда ударников.