Жуть-2

Я совершил ещё четырнадцать боевых. Потом была победа, работа в мирное время. Семья, дети, всё, как у всех.

Я постарался стереть из памяти подробности юбилейного вылета. Некоторые подробности.

Но недавно мне попалась газета из тех, что специализируются на высосанных из пальца сенсациях. Пришельцы, болотные церкви, псы-оборотни, прочий бред. Меня заинтересовала фотография, изображающая американский бомбардировщик.

В статье под названием «Призраки поднебесья» говорилось о канзасском музее авиации. Среди военной техники, представленной под открытым небом, есть самолёт-ветеран Б-25, и якобы по ночам, сторожа слышат крики, доносящиеся из задраенных навсегда люков машины.

Отсутствовала очевидная версия: пьянство сторожей, зато была одна, меня взволновавшая.

Речь шла о легенде, популярной у американских лётчиков. Байка о существах, живущих в самолётах и выводящих из строя оборудования. Гремлины, вот как называли потусторонних диверсантов.

Я прожил на земле и над землёй девяносто семь лет и не верю ни в бога, ни в чёрта.

Но порой мне кажется, что я и есть самолёт, списанный, отвоевавший, вставший на вечный якорь. И в закупоренной кабине моей головы, никем не видимое прячется существо с красными горящими глазами. И иногда, по ночам, оно кричит, что я должен был остаться.

Совещание Дмитрий Костюкевич

В окнах офисного центра горел свет. Четвёртый этаж, три стекляшки от пола до потолка. Роман смотрел на ночных менеджеров, выпуская дым в распахнутое окно лоджии. Менеджеры не двигались. Чёрные солдатики на чёрных креслах. Немое совещание.

Роман вернулся в зал, к юмористической передаче и пиву. На рекламе снова выскочил на перекур — процесс запущен: пиво, сигареты.

Менеджеры или кто там они продолжали рабочий день. Никогда так долго не засиживались, хотя Центр новый, да и Роман раньше не интересовался. Лицо луны — лицо Фредди Крюгера — висело над кубическим зданием. Роман сбросил пепел с высоты шестого этажа.

Но почему не двигаются?.. Словно и не шелохнулись с прошлого перекура. Или нет там никого?.. Не головы это, а подголовники кресел…

Романа охватил озноб. Он попытался списать это на пиво и осеннюю ночную прохладу. Не вышло. В офисе сидели люди, и они не двигались.

Люди?

Иди в зал и пей пиво, испуганно посоветовал внутренний голос. Роман подкурил вторую сигарету… Сейчас, вот сейчас они, хоть один, пошевелятся, и я пойду… и посмеюсь над холодным комком в желудке…

Чёрные силуэты неподвижно сидели в стеклянном ящике.

Роман вспомнил о бинокле. Бинокль лежал в антресоли. Он знал это точно — видел, когда искал удлинитель.

Он вернулся на лоджию и поднял окуляры бинокля на белые окна Центра.

Манекены на кожаных креслах смотрели на него в растрескавшиеся, покрытые плесенью монокли.

Приступ отзывчивости Алексей Жарков

Мужик за дверью выбирается из своей квартиры, в его руках мусорное ведро и пара пивных бутылок. Шаркает шлёпанцами по бетону, гремит мусоропроводом.

— Спасите меня, — шепчет ему сосед, подлавливая на обратном пути, он бледен, помят, бурая свежая царапина на щеке теряется в недобритом подбородке.

Мужик останавливается: старая майка-алкоголичка, на огромном плече татуировка «Добрый».

— Моя собака, — продолжает сосед, — она держит меня в заложниках, сейчас спит, тише, не шумите, я не псих, это правда, помогите, — его губы то и дело слипаются, — она спит, но может проснуться. Помогите, умоляю, пожалуйста.

— Собака?! — сдвигает брови Добрый.

— Знаю, звучит дико, — сосед трясет головой, — только умоляю, не шумите, она проснётся и тогда всё пропало.

— Так позвони этим, э… блин, как их…

— Невозможно, она перегрызла провода.

— Э… ну… тогда это… от меня позвони.

— Нет, нельзя, тогда она его сожрёт, как Нину. У меня сын маленький, Василька, один годик. Можно только в магазин, разрешает ненадолго, — испуганный шепот соседа становится тише. — Пожалуйста, помогите, я всё рассчитал, я отвлеку, а вы его заберёте, так будет проще, я за него… вы же понимаете, главное он, это же ребёнок, а я сам как-нибудь. Так проще, когда за него спокоен… ну, вы понимаете, мало ли что…

Добрый обстоятельно сжимает губы и кивает.

— Пожалуйста, — продолжает сосед, — я её задержу, а вы идите в комнату, хватайте ребёнка и убегайте. Запритесь у себя, а там уже разберёмся.

Откуда-то из его квартиры доносится густой нечеловеческий храп.

— Умоляю! — сосед указывает на ближайшую дверь. — Сюда, он здесь.

— Ребёнок?

— Да, спит, — кивает сосед, открывая дверь шире.