Жут

Я попал. Никто не добавил ни слова; лишь Жут повернулся ко мне и бросил взгляд, пылавший ненавистью. Когда он снова отвел взгляд, я поспешно шагнул вперед. Мне хотелось увидеть выражение его лица, ведь в эту минуту он, полагая, что его никто не видит, пожалуй, не думал притворяться. Проходя мимо него, я увидел, как на его лице играет удовлетворенная улыбка. Лишь только он заметил меня, как улыбка пропала.

Было ясно, что эти крики определенно успокоили его. Что же, собственно, значили эти слова? Фразу о том, что «сейчас прекрасная погода», можно было истолковать не иначе, как дела для него складываются хорошо. А что они имели в виду, говоря про возраст? Быть может, число двадцать четыре значило, что именно столько человек готовы прийти на помощь Жуту и освободить его? Вероятно! Я не мог найти никакого другого объяснения. И эти слова о том, что «пробило четыре часа», – что бы они могли сказать? Я потихоньку, чтобы не слышал Жут, спросил мнение спутников, но их сообразительности не хватило, как и моей. Не оставалось ничего иного, как быть чрезвычайно осторожным.

Вскоре края ложбины сгладились; теперь мы ехали по ровной местности. Собственно говоря, мне хотелось остановиться и обследовать место, куда я стрелял, но я понимал, что никого там не застану, потому что раненого наверняка унес или хотя бы спрятал его спутник; кроме того, мне не следовало удаляться отсюда, так как в мое отсутствие люди, враждебно настроенные против нас, легко могли совершить какую-нибудь выходку. Мы продолжали путь.

Через некоторое время, когда мы повернули вправо и снова очутились в лесу, я заметил узкую тропинку; она вела в сторону от нашей дороги. Возле этой развилки стояли несколько человек; похоже, они ждали нашего прибытия.

– Куда ведет эта тропинка? – спросил я их.

– В сторожевую башню, – прозвучал ответ.

– Вы там были?

– Да.

– Там сейчас есть еще люди?

– Много. Они осматривают обломки.

– Что же они там видят?

– Господин, башня полностью рухнула.

– Не видно никаких следов старой шахты?

– О да! Именно на том месте, где стояла башня, земля провалилась; теперь там образовалась огромная дыра, похожая на воронку. Никто не рискует спускаться туда, потому что камни все еще осыпаются. Быть может, эта яма провалится еще глубже.

Жут сделал несколько шагов в сторону, словно хотел свернуть на тропинку. Наверное, он надеялся что у сторожевой башни придут ему на помощь, но я сказал:

– Мы туда не идем! Нам нечего там искать. Мы направимся прямо на постоялый двор.

Когда мы снова двинулись в путь, люди, встретившиеся нам, отошли в сторону, за деревья, и мы услышали громкий крик:

– Назад! Идите за нами в дом!

Быть может, они подали знак для тех сторонников Жута, которых нам следовало опасаться? В таком случае те наверняка опередят нас и подстерегут возле постоялого двора. Я был бы рад выслать вперед нескольких всадников, но я не мог обойтись без них, да и для них самих было опасно удаляться от нас.

Скоро лес кончился. Теперь дорога вела через густые заросли кустарника. Потом мы увидели поля, отгороженные друг от друга кустами. Из-за этих изгородей нам не удалось хорошенько осмотреться. Мы так и не заметили тех, кто, вероятно, ехал от сторожевой башни к постоялому двору.

– Где находится дом перса? – спросил я старца, который вел нас.

– Еще пять минут, потом ты увидишь его, – ответил он.

По прошествии пяти минут мы достигли места, рокового для всей округи. Дорога, по которой мы прибыли, вела в Призренди; по ней Ранко и пять его товарищей приехали в Ругову. Рядом с дорогой теснились дома; они и составляли Каранирван-хане, которое мы так долго искали и, наконец, увидели.

Главное здание стояло слева от дороги; подсобные постройки лежали по правую руку от нее. Эти постройки образовали огромный постоялый двор; туда вели широкие, каменные ворота. Они были закрыты. Перед ними и перед входом в главное здание стояли пятьдесят-шестьдесят человек обоего пола. Похоже, что их не пускали внутрь. Они встретили нас тихо. Я не услышал ни слова. На лицах не было ни ненависти, ни приязни; все смотрели на нас с огромным напряжением.

Мы повернули налево, к жилому дому. Мы постучались; двери нам не открыли. Халеф обошел дом и, вернувшись, сказал, что двери там тоже заперты изнутри.

– Прикажи, чтобы нам открыли! – велел я Жуту. – Иначе сами откроем.

– Я тебя не приглашал в гости, – ответил он. – Я запрещаю вам входить в мой дом.

Я взял «медвежебой». Несколько ударов прикладом, окованным железом, и ворота разлетелись на куски. Жут испустил проклятие. Толпа стала напирать; люди старались проникнуть за нами в дом. Я попросил Ранко остаться с пятью всадниками и позаботиться, чтобы никто посторонний сюда не вошел. Потом мы направились внутрь здания.