Жут

Сени были пусты. Мы не увидели ни одного человека. Здесь не было переносных плетеных ширм; нас окружали прочные кирпичные стены. Справа и слева располагались по две комнаты. Они тоже были пусты. По их обустройству я догадался, что обе передние комнаты служили для приема гостей. В левой дальней комнате, вероятно, жила семья Жута; справа, пожалуй, размещались слуги. Когда я открыл дальнюю дверь, то увидел, что она вела прямо на поле, лежавшее под паром. Поблизости от нее виднелась узкая деревянная лестница; она вела наверх. Я в одиночку поднялся на чердак, разделенный на три части. Лестница вела в среднее помещение, заваленное всяким хламом. Со стропил свешивались связки сушеных кукурузных початков и луковиц. Оба других помещения были превращены в мансарды и отгорожены тонкими дощатыми стенками. Я постучал в одну из дверей, но не получил ответа. Я снова взял ружье и выбил прикладом доску. Комната оказалась пуста. В последней комнате тоже не ответили на мой стук. Заглянув в щель, я заметил женщину, сидевшую на ящике.

– Открой, иначе я выбью дверь! – пригрозил я.

Мой возглас она оставила без внимания, поэтому я выбил доску и, просунув руку, отодвинул засов. Меня встретил многоголосый визг. Увиденной мной женщине было, пожалуй, лет тридцать пять. При ней находились две старухи. Все были хорошо одеты. Я был уверен, что передо мной Жута – жена Жута. Она поднялась со своего сидения и отбежала в угол. Окруженная с обеих сторон двумя своими товарками, она с гневным упрямством воскликнула:

– Что вы задумали! Как вы смеете вламываться к нам!

– По-другому было невозможно, – ответил я. – Я еще ни разу не видел, чтобы светлым днем постоялый двор запирали от гостей.

– Ты не гость.

– Откуда ты это знаешь?

– Я знаю, что случилось. Мне доложили, да и видела я, как вы идете.

Она указала на круглый проем во фронтонной стене. Окно выходило в сторону деревни, поэтому нас было хорошо видно.

– За кого ты меня принимаешь? – продолжил я расспросы.

– Ты самый главный, самый заклятый враг моего мужа.

– Твоего мужа? Кто это?

– Хозяин.

– Стало быть, ты хозяйка! С какой же стати ты считаешь меня своим врагом?

– Потому что ты арестовал моего мужа, потому что ты долгое время преследовал его.

– Ты все это знаешь? Так ты хорошо подготовилась к моему визиту. Скажи-ка мне, ты не знакома с Деселимом, хозяином постоялого двора из Исмилана?

– Я даже ему родня! – в бешенстве воскликнула она. – Он был моим братом, а ты его убил. Да проклянет тебя Аллах!

Я удобно уселся на углу ящика и осмотрел всех троих. Жута все еще выглядела красавицей. Характер у нее был, видимо, очень страстный; наверняка она более или менее хорошо разбиралась в делах своего мужа. Две старухи, подобные тысячам других старух, отличались лишь своей ненавистью. Когда я спросил, кто они, хозяйка ответила:

– Это моя мать и ее сестра. Любят они тебя необыкновенно, ты же – убийца моего брата!

– Мне их любви не надобно, а до ненависти – дела нет. Я не убивал Деселима. Он украл моего коня, но был плохим наездником – свалился и сломал себе шею. Неужели же я его убил?

– Да, ты же его преследовал. Если бы ты не пустился в погоню, то ему не пришлось бы ехать по воде и он не свалился бы с лошади!

– Послушай, у тебя до смешного странные суждения. Если вор крадет у меня дорогую лошадь, то разве мне не позволено снова ей завладеть? Ты же желаешь, чтобы Аллах меня за это проклял, а это не очень хорошо звучит из уст такой милой женщины; кроме того, это неосторожно с твоей стороны. Дела обстоят так, что тебе лучше не оскорблять меня. Я волен тебя наказать за это.

– А мы вольны тебе отомстить потом! – решительным голосом пригрозила она.

– Вот как? Похоже, ты очень хорошо разбираешься в делах своего мужа. Тебе он, наверное, весьма доверял.

Я сказал это насмешливым тоном, чтобы подтолкнуть ее к неосторожности, и, действительно, она взорвалась:

– Да, он мне полностью доверяет. Он мне все говорит, и я знаю точно, что ты человек конченый!

– Да, я мог, конечно, себе представить, что Жута знает все и…

– Жута? – перебила она. – Это не я!

– Не лги! Кара-Нирван признался, что он и есть Жут.

– Это неправда! – испуганно воскликнула она.

– Я не лгу. Он решил признаться, когда на собрании старейших жителей деревни, я сказал ему, что он трус.

– О Аллах! Да, он такой! Он не терпит упреков в трусости. Лучше он опозорит себя и нас, сознавшись в преступлении!

– Что ж, эти слова вторят его признанию. Вообще-то я не хочу иметь дело с вами, женщинами, но ведь ты – его доверенное лицо и, значит, сообщница. Ты разделишь его судьбу, если не побудишь меня обращаться с тобой кротко.

– Господин, я не имею к этому никакого отношения!

– Очень даже имеешь! Ты долгие годы жила с преступником и разделишь с ним наказание. Жут непременно будет казнен.

– О Аллах! Я тоже?

– Конечно!

Все три женщины вскрикнули от страха.

– Теперь вы можете выть, – продолжал я. – Лучше бы вы раньше прикрикнули на самих себя! Или вы впрямь думали, что Аллах не явит ваши злодеяния взорам людским? Я говорю вам, что вы растеряли всех сообщников, а некоторые из них даже лишились жизни.