Жуть

Однажды такое случилось во время Гениного дежурства. Группа из пяти чистеньких, вежливых и любопытных студентов попросила его «показать мертвеца». Гена согласно кивнул и молча повел к массивной двери. Когда студенты зашли в холодильную камеру и стали с «гибельным восторгом» рассматривать смерзшиеся тела, Гена закрыл за ними входную дверь. Зловеще проскрежетал наружным засовом и выключил свет. Как громко и долго орали обезумевшие первокурсники, как неистово долбили своими кулачками дверь, Гена не слышал. Его музыкальный слух этого бы не вынес. Он вышел на улицу перекурить. Когда от «беломорины» остался только пепел, вернулся и открыл засов. Бледные вздрагивающие от страха и холода студенты выскочили из западни. Их анатомический пыл остыл. Опустив глаза, они скупо поблагодарили Гену за бесценный опыт, который был скорее эмоциональный, чем познавательный.

Лучше бы Гена этого не делал! Ведь все возвращается. Уж так устроена наша жизнь. И возвращается сторицей! Да ещё бьёт по самому слабому месту…

В тот тихий ноябрьский вечер Гена принял только пару трупов. Сначала милиционеры привезли на тёмно-зелёном УАЗике молодого мужчину – жертву поножовщины. А позже – молодую девушку, которую насмерть сбил грузовик. Водитель скрылся. А может просто не заметил девчонку, в темноте перебегавшую дорогу на остановке Баляева. Приняв направления на судебно-медицинские исследования и сопровождающие материалы, Гена выделил девушке место на столе в центре зала, а заколотого мужика положил у входа. На соседних столах лежали уже прошедшие патологоанатомические исследование тела. Они отличались от вновь поступивших чистым видом и разрезом от шеи до лобка, края которого неровно стянуты окровавленной капроновой ниткой. Патологоанатомы, визуально исследовав внутренние органы и мозг, брали затем их небольшие части для гистологического исследования, а сами органы возвращали, зашивая в брюшную полость.

Гена обмывал отработанные тела, поливая их водой из шланга. Вода приобретала кроваво-грязный оттенок, становилась жирной, стекала через отверстие в столе на наклонный кафельный пол и проглатывалась широкой глоткой канализации. Если родственники приносили одежду, Гена становился дорогим ритуальным дизайнером. Он облачал труп в чистую одежду, расчесывал волосы, мужчин брил, а женщинам наносил макияж…

В тот вечер Гена собрал в «последний путь» только труп молодого мужчины. Закончив дела, запер входную дверь в морг, зашел в свою каморку, зевнул, потянулся и завалился спать. Видел ли он сны, Гена потом не мог вспомнить, но проснулся он внезапно от ощущения внутренней тревоги. Какое-то животное чувство надвигающейся опасности сдавливало грудь. Казалось, что каморка сжалась и вот-вот раздавит санитара.

И тут Гена услышал то, что повергло его в ужас. В анатомическом зале кто-то ходил. Очень медленно. С остановками. Надпочечники Гены никогда в жизни потом не выделяли столько адреналина. Сонливость улетучилась. Тело напряглось и превратилось в комок мышц. В мозгу стучало: «Только не двигаться! Затаиться! Не дышать! Замереть!». Любое шевеление могло выдать его присутствие. Мозг лихорадочно заработал: вчера вечером дверь в морг запер изнутри. Если бы кто-то пришел, позвонили, как это обычно все делают. Кнопка звонка освещена, снабжена табличкой, звонок исправен. Все четыре окна полуподвала надежно зарешечены. Через них не проникнешь в зал. Заперт и холодильник. Посторонним просто невозможно там оказаться. Но ведь кто-то ходит! Это не ветер играет шторками. Не вода капает в умывальнике. Это что-то живое… Реальные шаги: топ, топ, топ… Размеренные, не шаркающие, а резкие и достаточно громкие…

Дальше мысли санитара разлетались как искры с электрической дуги на проводах, схлёстнутых ветром: «Маловероятно, что могли ожить уже вскрытые трупы. Их обмывали, одевали и ему точно известно – они мертвы. Неужели кто-то из новеньких оказался чуть-чуть живым? Ночью уже холодно. Может быть, пришел в себя? Что он может натворить? Вдруг начнёт мстить? Что будет со мной?» Эти вопросы стучались в Генину черепную коробку, резонируя с бешенным пульсом сонной артерии. Казалось, сердце переместилось куда-то в шею. Стало трудно дышать. Хотелось вскочить и бежать сломя голову. Но Гена не шевелился. Лежал тихо-тихо. Свет в каморке не включал. «Косил лиловым глазом» в дверную щель, через которую пробивался свет из зала. Но рассмотреть через неё что-либо было невозможно.

Шаги не прекращались. Гена мысленно похвалил себя, что с вечера запер каморку. Запор надежный. Сразу не сорвёшь. Можно будет продержаться до утра. А там придут по-настоящему живые люди и спасут перепуганного заложника. И тут он с ужасом осознал, что дверь каморки открывается вовнутрь. Если разогнаться и ударить её плечом – точно не устоит. Гену зазнобило.