Жуткие снимки

– А сие нам неведомо. Так что на всякий случай не богохульничай, детонька. Наташка, мать твою! А ну, отодвинься от богини, смотри вот, опять позолоту коленкой стерла! Крась давай!!.. Ой. Слышите, девчоночки? Там шумят, что ли?

– Не-е… – неуверенно сказала Маруська. – Поют? Про богиню Ночь? Ну, как положено?

– Орут, – испуганно сказала Наташка. – Про мать Семирамиду, вроде. Плохо слышно.

– И правда, чего-то… Так, девки, – старуха грузно ворохнулась рядом. – Где мой халатик-то? А, вот он. Маруська, подай. Так, я пойду гляну, что там и как, а вы тут сидите и – смотрите мне! Со станка не слезайте, а то пол каменный, стылый. Еще придатки застудите. И богиню не щекотить, ясно вам, оторвы? А то потом спрошу у нее – и если чо, так вас обеих выпорю, ясно?

В голосе старухи звякало беспокойство. Сквозь ее удаляющееся ворчание и тяжелое шлепанье шагов Мурка тоже разобрала какие-то невнятные вопли где-то далеко наверху. Что-то про гадюк и гадин. Мурка снова покрутила запястьями – вроде эти мягкие веревки чуть ослабли. Хоть бы губы расклеить – с девчонками заговорить, уболтать их…

– Орууут, – протянула Наташка снова. – Ругаются. Плачут. Я боюсь. Что делать будем, Маруська?

– Баба Нюра велела не слезать, – шмыгнула носом Маруська. – Холодно.

– Тут всегда холодно. Подвал же… Хорошо хоть, сегодня не в нижнем подвале, а то б мы с тобой дрова замучились им таскать… Зимой-то, помнишь?

– Помню. Смотри, там звезды вверху… Не, отсюда плохо видно… Наташка, слушай, а давай убежим вообще? Надоели мне эти тетки голожопые…

– Тут кормят. И потом, куда мы с тобой? В детдом опять? Я не хочу… И тут в школу ходить не заставляют… Только богу надо молиться.

– Бог – он фольклор, – с тоской сказала Маруська. – Я-то знаю. Он не придет и нас не спасет от этой жизни. И от этих старых дур тоже не спасет. Давай еды наворуем и уйдем… Пока мать Семирамида не начала на нас свои примочки проверять. Убегать надо. Хоть куда-нибудь, а?

– Страшно…Ты думаешь, мне тут не противно? Вон смотри, даже богиня у нас сегодня какая тощая, противная… Не, никто нам не поможет…

– И настоящая мама – это, наверное, тоже фольклор…

– Не ной, Маруська. Ну какой фольклор, что, ты не из бабы выпала, что ли? Только нам с тобой курвы какие-то вместо матерей попались… Ой. Слышишь?

– Сильнее орут, ага, – согласилась Маруська и всхлипнула: – Вроде, что мать Семирамиду гадюка укусила… И еще кого-то… Гадюки сбежали, что ли?

– Да нет, не это слушай… Не как эти дуры наверху кричат. Ну их, пусть хоть все передохнут… Ты тут слушай. Тут. Вверху…Чирикает что-то.

Мурка тоже прислушалась. И это было не чириканье, нет. А щелчки фотографического затвора. И еле слышное гудение маленьких пропеллеров дрона.

– Наташка, смотриииии, – протянула Маруська. – Это такая искусственная ворона, что ли? Какая штука… С огонечками. Давай убежим, а?!

– Поздно, – откуда-то сверху сказал Швед. – А ну сидеть, зассанки, и не шевелиться! Ты, которая справа, венок свой поправь! Сделай красиво!

И фотоаппарат защелкал снова.

Глава 11 Наследство

1

Вся голая, лишь в позолоте и альпинистской обвязке, Мурка, дрожа от холода и стыда, стояла на битых, крошащихся кирпичах полуразрушенного барабана одной из главок церкви и крепко держалась за кривую березку, которую еще утром приметила с края леса, когда впервые смотрела на поганый «Цветочек». Сейчас там тоже было на что посмотреть. Далеко внизу полуголое бабье металось между тускло освещенных вагончиков, кто-то визжал: «Гадюки, гадюки, вон поползла», кто-то орал: «Сыворотку, сыворотку скорее», кто-то кого-то, причитая, куда-то волок. А здесь была только ночь и звезды. Пространство воздуха и ландшафта вокруг, очень холодное. Синее пространство внизу, с далекой-далекой травой на самом дне. Ну, и спасители.

– Укус гадюки не смертелен, – сказал Петя, аккуратно, без спешки разматывая трос.

– Это если не в шею или лицо, – ответил Андрюша.

Им обоим надо было смотреть на свое снаряжение, на всякие там веревки и карабины, но их взгляды все время возвращались к липкой позолоченной Мурке. Их самих во тьме, как и Шведа, было почти не различить – черные комбинезоны, черные балаклавы, все пригнано и подогнано, ничего не блестит и не звякает. Это только Мурка стояла и сияла с вышины на всю округу. В свете звезд, ага. И трех пар мужских глаз. А вокруг летал, помаргивая огоньками и зудя, добросовестный дрон.

– Это вы гадюк выпустили? – дребезжа на ночном ветерке, спросила Мурка. Губы еще плохо расклеивались – но тряслись.

– Не, мы на территорию не совались, там камеры, опасно. Так, через забор накидали, – застенчиво сознался Петя. Голос его звучал все-таки нервно. – Часа два все в поле ловили, даже Яна одну поймала. А Дмитрий Гедиминович – пять. Он нас всех и научил. Это не страшно. Ну, почти. На всех – девять штук, ага.

– Митя? Митя научил гадюк ловить?

– А его отец в Средней Азии то ли гюрз ловил, то ли кобр… Это не трудно, если не бздеть…

– Что-то такое он мне рассказывал, – у Мурки сильнее закружилась голова, и она крепче ухватилась за березку. – Ой…