Жуткое утешение

В клетке сидело жуткого вида существо – наполовину червь, наполовину насекомое около четырех футов ростом. Серо-лиловое, оно блестело – то ли от пота, то ли от слизи. Его тело было свернуто в кольца, а рядом с его головой торчали две узловатые, покрытые панцирем руки. Они заканчивались синими загнутыми когтями, которые неярко светились, словно пары призрака. Существо казалось слепым; на его морде виднелся только непропорционально большой рот, пара ноздрей и три молочно-белых антенны, которые раскачивались, словно тростник на берегу реки. От чудовища исходила вонь гниющей на жаре требухи; запах был столь сильным, что у Нилит на глаза навернулись слезы. Но ее взгляд остановился на его зубах. Они, как и когти, светились – прозрачные, постоянно двигающиеся.

Несмотря на отсутствие глаз, существо, похоже, полностью сосредоточилось на Нилит. Синие когти с лязгом вцепились в железные прутья; монстр навалился на них всем своим весом. Страх, исходивший от него, полетел на Нилит, словно зимний ветер. Аноиш испуганно заржал и поскакал прочь.

Один.

Голодное чудовище раскрыло пасть, и из нее потекли огромные капли слюны.

Два.

Нилит проглотила свой страх и в пару прыжков сократила расстояние. Она взмахнула саблей, и из ее глотки вырвался вопль.

Три.

Последний засов отодвинулся.

– За работу, моя лапочка! – рассмеялся преследователь Джоби.

С клекотом монстр вырвался из своей клетки и налетел на Нилит в тот момент, когда ее сабля оставила зарубку на руке Джоби. Нилит услышала его крик, а затем чудовище сбило ее с ног.

Взревев, она оттолкнула его и измазалась в его слизи. Мощное чувство голода, которое испытывал монстр, боролось с ее желанием выжить. Он метался из стороны в сторону, извиваясь, словно кобра перед флейтой нищего. Снова и снова монстр атаковал ее; песок шипел под его телом. Монстр тянул к ней когти. Челюсти существа раскрылись так широко, что Нилит показалось, будто его голова раскололась надвое. Защелкали два ряда сияющих зубов. И все это время монстр визжал, словно кошка, которую сжигают заживо.

Его ярость лишала Нилит сил. От страха руки Нилит тяжелели. Когда она сделала очередной выпад, у нее заплелись ноги и она упала на песок. Покрытое слизью существо немедленно навалилось на нее всем своим весом. Ледяные когти прижались к груди Нилит, не давая ей пустить в ход саблю. А когда мерзкое существо сомкнуло челюсти на ее руке, Нилит услышала свой жалкий вой – он перекрыл даже яростно ржание Аноиша, верещание сокола и крики преследователя Джоби. Зубы, холодные, словно сосульки, коснулись ее кожи.

– НЕТ!

Глава 20. День из жизни камерария

По нашим оценкам, в прошлом году наш великий город посетили миллион человек, и почти половина этих людей считается пропавшими без вести или убитыми. Скорее всего, они стали товаром для торговцев душами. Из этого числа незаконно порабощенных душ дознаватели и прокторы Палаты Кодекса сумели вернуть три тысячи десять. Сорок один душекрад был забит камнями до смерти.

Доклад палаты кодекса императору Фаразару, 1002 год

– Судья! Долбаный судья! Один из нас!

Прежде чем продолжить, камерарий Ребен подождал, пока эхо его криков отразится от потолка. Женщина-писец, стоявшая рядом с его столом, принялась яростно царапать тростниковой ручкой по свитку.

– Этому нет оправдания. Чудовищный позор и страшная потеря для города.

Спорное утверждение, если учесть, каким весом и влиянием обладали десятки аристократов, пропавших за последнее время. Ребена встревожила только потеря Гхора. Да, он был надменным, развращенным глупцом, но его смерть – не просто убийство, а оскорбление. Неважно, что Ребена торопит будущая императрица; это происшествие – вызов самой Палате. За все то время, пока здесь работал Ребен и пока здесь служили двадцать его предшественников, ни одному душекраду еще не хватило дерзости напасть на сам Кодекс.

– Где ответы? Где аресты? Где правосудие? Будь оно все проклято!

– Господин камерарий, проклятия тоже записывать?

Ребен бросил взгляд на писца.

– Да, записывай каждое долбаное ругательство. Я же сказал – дословно!

– Слушаюсь, господин камерарий.

– А что там с расследованиями дознавателей и прокторов? Ни до кого не дошли слухи? Никто не похвалялся в таверне? Ни одна тень не сбежала? Вы хотите сказать, что безжалостные громилы могут убить судью Палаты Кодекса в его собственном доме, а в качестве объяснения у вас есть только испуганный пердеж?

Он увидел, что рука писца замерла над свитком.

– ДОСЛОВНО!

– Слушаюсь!