Жуткое утешение

– Именно. Как я и предсказывала, гордый тор Баск только что бросил мне вызов. Он думает, что я блефую, что я беззуба и слаба. Он рассчитывает на то, что я откажусь от Келтро и обо всем забуду.

– А что вы предпримете?

– Полковник, я раздавлю его. Даже если бы Келтро не был одним из лучших замочных мастеров в Дальних Краях, я все равно не допустила бы, чтобы меня обворовывали. – Хорикс сделала шаг назад. – Если Баску нужна тень, мы доставим ее ему. Скажем, что это подарок, и умоем руки. Он поверит, что я получила компенсацию за Келтро и считаю дело улаженным. – Хорикс выпятила серые губы, и они стали похожи на кошачью задницу. – Вы нашли для меня хорошего духа?

Калид улыбнулся.

– Да, госпожа, нашел. С прекрасными рекомендациями.

– Отлично. Не прекращайте радовать меня, полковник. Ради вашего же блага.

Оставив его посреди огромного мозаичного пола, она пошла наверх, в свои комнаты. Эта упрямая женщина никогда не пользовалась заводными лифтами, предпочитая ходить пешком.

Полковник покачал головой. Он осуждал не ее, а тора Баска: за все те годы, пока Калид служил вдове, еще никому не удавалось ее одолеть, даже в то время, когда из ценностей у нее была только собственная гордость.

Калид бросил взгляд на дверь в противоположном конце дворика – закованную в цепи и запертую на замок. Вот теперь у Хорикс появились причины сражаться еще яростнее, чем раньше.

Глава 8. Злодей

До того как было открыто волшебное порабощение, мертвецов отправляли в Никс или хоронили с монетой во рту. Теперь таков удел только тех, кто умирает спокойно, ведь их мы поработить не можем. Догматы гласят, что те, кто умер в смятении, покорно служат своим господам. Именно они посвящают свою полужизнь улучшению Арка.

Фрагмент учебного свитка, который можно найти в большинстве школ Аракса

Если и существовало на свете слово, которое Боран Темса ненавидел больше всех остальных, то это было слово «проблема». Оно грязнее любого ругательства, оно обличает сильнее, чем любое обвинение. Враг, который потрошит тебя ложкой, едва ли хуже, чем это слово.

Именно поэтому взгляд, который Темса бросил на Острозубку, был резким, словно бритва, и осуждающим.

– Что значит «проблема»?

– Это хванилифе – фтавая фтука, боф…

– Я теперь тор. Тор Темса.

Острозубка слишком увлеклась чесанием головы и не заметила свою ошибку.

– Никогда таких не видела – тут ни фефтевенок, ни пруфин. Никаких ключей, профто дюфина пвоклятых комбинафий…

– И что?

– Я… – Она прикусила губу, и та побелела. – Я не могу ее отквыть, боф.

– ТОР! – крикнул Темса, топнув металлической лапой.

Острозубка сжалась, отступая к железному хранилищу, которое оказалось сильнее ее. Темса взглянул на него. Круглая дверь, похожая на огромный канализационный люк, была закрыта перекрещивающимися толстыми железными брусами и засовами. В ее центре находился тонкий шов, а вдоль нее располагались пузатые ящички, и из каждого торчало полдюжины бронзовых шестеренок. Темса потыкал в замки тростью, пнул металл ногой, но, что неудивительно, ничего не произошло. Когда лязг стих, Темса опустил голову.

– Даниб, – обратился он к стоявшей рядом фигуре.

С проворством, не соответствующим его чудовищным размерам, призрак бросился вперед, схватил Острозубку и оторвал ее от пола. Ее горло оказалось зажато между его бицепсом и предплечьем. Булькая, замочный мастер принялась царапать его доспех.

– Ты смеешь заявлять, что не можешь выполнять свою работу? – крикнул Темса.

– Дай мне ефе день! – прохрипела она. – Или два!

– Два дня? Да я два часа тебе не дам! Несколько дней уже прошло, и с каждой минутой, которую мы проводим здесь, подозрения усиливаются. Пустая башня ничего никому не расскажет, Острозубка. А вот трупы внизу расскажут, еще как! Скоро их тени поднимутся – и у них, возможно, есть семьи и друзья. Их отсутствие наверняка уже вызывало вопросы! Люди захотят выяснить, в чем дело, и придут сюда. А где буду я? Вместо того чтобы пересчитывать новенькие половины монет, я буду все еще стоять здесь и смотреть на то, как ты ковыряешься в двери! И что про меня можно будет сказать после этого, а, Острозубка?

Либо Острозубка экономила воздух, либо была тупа как пробка. В любом случае, она ничего не ответила.

– «Виновен!» Вот что про меня можно будет сказать. «Виновен!» Настолько, что Палата Кодекса не будет, как обычно, рассматривать наше дело несколько месяцев – нет, уже через неделю они бросят нас в кипящее масло. Не знаю, как вы, – добавил он, обращаясь к окружившим его людям, – а лично мне это совсем не улыбается!

Люди Темсы одобрительно захмыкали. Острозубка перестала царапаться и обмякла.

– Дай мне чаф, – прохрипела она. – Пошалуфта, фор.