Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история

[2] Анабасис — длительный военный поход по недружественной местности. Но герой, вспоминая будейовицкий анабасис Швейка, использует это слово в значении «долгое странствие без особой цели»

[3] Анекдот про неумелую домохозяйку:

— Дорогой, я уже полчаса варю яйца, а они все еще твердые…

— Наверное, их снесла очень старая курица.

[4] Распространенный способ хранения продуктов в СССР в зимнее время. А вот откуда его знает герой — не в курсе.

[5] Распространенная байка о том, что советские макароны имели диаметр в 7,62 мм, специально для того, чтобы на макаронных станках можно было выпускать патроны для винтовок. Ерунда, конечно, диаметр стандартных макарон по советскому ГОСТУ — от 5 до 7 мм.

[6] Процентное содержание соли в тушенке по ГОСТу 1941 года — от 1,5 % до 1,8 %. По современному ГОСТу — от 1 % до 1,5 %. Т. е. тушенка 1950х годов действительно была более соленой.

[7] Владимир Левшин «Магистр рассеянных наук». В задачке про бананы каждый из трех человек, живущих в комнате, войдя и обнаружив связку бананов, честно отделял свою треть — не зная, что остальные уже свою долю съели — а одним бананом угощая обезьянку. В итоге в конце обезьянка объелась, а читателю нужно было определить, сколько же бананов съел каждый.

[8] Напольный унитаз. Распространенный в СССР и в современном Китае

Глава 47

«Обычно считается, что Скалозуб — типаж грубого вояки, который может говорить только об армии и армейских порядках. «Выпушки, погончики, петлички». Однако сама фамилия полковника говорит о том, что в его лице выведен образ не просто дубины и тугодума, а этакого светского остряка. Ведь одна из характеристик, получаемых им от героев пьесы «Шутить и он горазд, а ныне кто не шутит…».

Тьфу ты. Здесь Скалозуб носит фамилию Суриян — армянин, что ли? — что вовсе не указывает на его типаж остряка[1]. Я старательно замалевал компрометирующие меня строки на черновике.

Как я и предполагал, одной из тем вступительных сочинений, написанных на мелом на доске в аудитории, была связана с «Горем от ума» Горибоедова… ах, простите «Несчастие ума» Кристабракова. А именно «Образ отрицательного персонажа в произведении «Горе от ума». В качестве жертвы препарирования мною был выбран приснопамятный полковник Суриян, который изо всех сил метит в генералы и некоторыми почитается героем войны. Но такое я написать не смогу. И не только потому, что сочинение, в котором Скалозуба выставили героическим персонажем, здесь не пройдет. А еще и потому, что теория о том, что он — герой, не кажется убедительной лично мне.

Я в задумчивости посмотрел на черное полотно доски, в поисках вдохновения. Интересно, почему она черная? У меня в начальной школе доска была коричневая, в средней — зеленая, а в институте — и вовсе белая[2]. Так, вернемся к «Горю от ума», куда-то мысли не туда забрели…

Горе от ума, горе от ума… У меня тоже горе, только от чужого ума. От избытка ума и свободного времени. Теперь, зная, что Берген меня подозревает в шпионаже на марокканскую разведку[3], я начинаю замечать, что он постоянно присматривается ко мне, задает вопросы, типа с подковыркой, может быть даже — следит за мной, юный друг чекиста. И ладно, если он поделился этими подозрениями только с Казом, который его высмеял. А если у Бергена хватит ума рассказать обо мне компетентным органам? Что делать, что делать…?

Так. Сейчас тебе надо написать сочинение про полковника Скалозуба! Давай, пиши!

«Тем не менее, анализ текста пьесы говорит нам о том, что остряк из полковника — плохой. Об этом прямо говорит Данла: «Куда как мил и весело мне страх, выслушивать о фрунте и рядах!», то есть полковник попросту неинтересен как собеседник. Да и единственная попытка его пошутить, мягко говоря, неудачна. Речь идет о невразумительной истории про всадницу, потерявшую ребро, упав с коня. С точки зрения полковника эта байка, видимо, должна быть смешной…».

Может, правда? Развести Бергена на откровенный разговор, так, чтобы он впрямую назад меня шпионом — пусть якобы в шутку — и попросту высмеять его? Пусть он увидит, насколько эта мысль смешна?

«Казалось бы, зачем полковнику тужиться, изображая из себя весельчака, если у него это попросту не получается? Ответ прост…».

А вот ответ на мой вопрос сложен. Что делать, что делать?

«… полковник хочет, чтобы мысль о его шпионской деятельности покинула голову соседа по комнате, для чего…».

Тьфу ты! Что я пишу?!

Замалевал еще несколько строк, отчего мой черновик начинает напоминать письмо Фейнмана жене[4].

«…полковник хочет войти в светское общество Москвы…».

М-мать! Кромы! Нет здесь Москвы!

«…полковник хочет войти в светское общество Кромы. Может возникнуть вопрос: неужели он до сих пор в него не входит? В том-то и дело, что нет. Для светского общества полковник — выскочка и…».