Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история

Внутри электричка была ностальгически знакомой. Точно такой же, как через полвека — золотисто-желтые деревянные сиденья (сейчас, в смысле, в то время, в котором я жил раньше, сиденья поменялись на пластиковые креслица, обитые каким-то велюром, толпы людей, шумно общающихся между собой. Я принюхался, но колбасой вовсе не пахло. Это мне вспомнилась старая недобрая шутка времен позднего СССР: «Что такое: длинная, зеленая и пахнет колбасой? Московская электричка». В этой электричке никто сумки с батонами вареных колбас не тащил, здесь просто ехали люди: мужчины в темных пиджаках и кепках, некоторые — в белых плетеных шляпах, женщины, некоторые из них тоже — в темных пиджаках, хотя многие и в светлых платьях, дети, мальчишки с забавными короткими прическами — голова почти налысо, но на лбу короткий чубчик, как будто расческу приклеили, пробежала совсем крохотная девчоночка, круглоголовая, в белой косынке, за ней погналась молодая мама, причитая: «Доча, доча!»…

Мы с Нитой забились в угол, прижавшись к окну. Окно, кстати, совсем маленькое, по крайней мере для тех, кто привык к огромным окнам электричек 21 века. Но какая разница, если из него видно все то же, что и в наше время, а рядом со мной сидит самая лучшая девушка в мире?

Мне нестерпимо хотелось дотронуться до Ниты, до дрожи, до зуда в пальцах, но я прекрасно понимал, что это невозможно. Потом. Может быть. Но сейчас — нет.

— А долго ехать?

— Нет, — ответила Нита, — Примерно час. После Хитинена… то есть Колоколова, не доезжая Смолянска будет наша остановка. Там неподалеку — поселок дядиного колхоза и он сам там живет.

Электричка загрохотала закрывающимися дверями вагонов[2] и тронулась.

Моей руки коснулись прохладные мягкие пальчики. Накрыли мою ладонь — и замерли. Я осторожно перевернул свою руку и тихонько погладил эти пальчики, пугливо замершие от этой невинной ласки. Замершие, послушно раздвинувшиеся и пропустившие мои пальцы между собой.

Мы ехали, держась за руки, и я был счастлив.

* * *

Что вы представляете при слове «колхоз»? Ну, наверное, ржавые трактора, покосившиеся коровники, пьяных мужиков в телогрейках и ушанках. Если вы не подвержены стереотипам и чуть лучше знаете историю, то, наверное, вспомните Нагульнова, трудодни, зеленые грузовики с урожаем, длинные фермы, заполненные черно-белыми коровами, огромные «кировцы», тянущие за собой сцепку плугов по бескрайним полям, агрономов в резиновых сапогах, красные комбайны с торчащим сбоку выгрузным шнеком, из которого сыплется золотой поток зерна, загорелые девчонки в белых косынках и легких платьях…

Короче говоря, представите вы многое. Но, как и я попадете пальцем в небо.

Колхоз имени Афосина, в котором работал ниткин дядя был рыболовецким.

[1] Моторвагонная секция из трех вагонов, один моторный и два прицепных. Собственно, моторный вагон и исполняет роль локомотива.

[2] Автоматические двери в электричках появились только в 1957 году

Глава 78

Возле причала покачивались черные лодки, мотоботы… нет, не ботинки для мотоциклистов[1], которые кто-то побросал в воду — приличные такие по размеру кораблики, с палубой, небольшой каютой, некоторые даже — с камбузом, со своими собственными лодками, чтобы подходить к сетям.

Лет десять назад мотоботы окончательно вытеснили рыбацкие парусные лодки, а сейчас их самих заменяют тральщики…

— Траулеры, может? — озадаченно переспросил я.

— Тральщики[2], - отрез дед Паич.

Сей шустрый дедок, до крайности напоминающий Щукаря, даже с такой же торчащей пучком бородой и старым, как и его хозяин, картузом на голове. И, как и Щукарь, дед Паич, который приходился Нитке и в самом деле дедом — то ли двоюродным, то ли еще какой седьмой водой, был до невозможности шебутным.

Встретив нас с поезда на железнодорожной платформе, он тут же загорелся желанием показать дикому талганцу настоящих рыбаков, которых я, там, в своем Талгане, в глаза не видывал. На мою робкую попытку заявить, что у нас там есть джунгли, в джунглях — реки и болота, а в них — рыба и, между прочим, крокодилы, мне было безапелляционно заявлено, что крокодилы — это фигня. Вот слышал ли я о той твари, как Малаганский хватун, а?!

— Дед! — пихнула его локтем в бок Нитка, — Ты сам Хватуна придумал, чтобы мы в детстве на залив купаться без взрослых не бегали!

— Ну придумал, и придумал, — не стал отпираться Паич, — Но ведь он же про него не слышал, а?

Неподалеку от причала на длинных вешалах сохли сети. Их тонкие — ну, по крайней мере, издалека, — светлые нити, вызвали у деда Паича очередной желание поворчать:

— Вон, понаделают сеток из карбона[3] этого, а того не додумают, что рыба — она ведь не дурная. Желтую сетку враз увидит! Обойдет и пойдет себе дальше, над вами смеяться. То ли дело раньше: из льна сетку сплетешь, а того лучше — из фильдесота[4], в черный цвет ее покрасишь, а и в синий неплохо — и все! Вся рыба в море твоя!

— А какую рыбу ловите?