Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история

— Вспомни, что я говорил в начале? Безразличный мир. Не хороший, не добрый, не тихий и спокойный. Безразличный. То есть мир, в котором происходящее с тобой зависит не от чьей-то злой воли, а, по большей части, от того, что каждый твой поступок имеет последствия. Ну и еще немного от случая. Но от твоих поступков — больше. Сам же вспоминал «Наутилуса»: «Если ты пьешь с ворами — опасайся за свой кошелек». Помнишь?

— Ну?

— А если ты публично унижаешь психованного придурка — то можешь ожидать ответку. Скажи спасибо, что он за автомат схватился, а не проломил тебе голову кирпичом в темном закоулке.

— Спасибо, добрый Костя. Низкий тебе поклон до земли. Типа мне не все равно, отчего помирать, от пули или…

— Кто говорил о смерти?

— Меня застрелили!

— Не торопись. Я, между прочим, с мертвецами разговаривать не умею.

— Так… Погоди-ка… В меня стреляли.

— На тебя направили автомат. Это, знаешь ли, не одно и то же.

— И нажали на курок…

— И нажали на курок.

— Но выстрела я не слышал.

— Я тоже.

— Он что, так и не выстрелил?

— Бинго!

— Я тебя придушу! Я уже мысленно простился с миром, с Нитой, со всеми… а ты!

— Вот тут я вообще не при делах.

— Ты, между прочим, автор этой истории!

— А вот и нет. Автор этой истории — ТЫ. А я всего лишь записывал твой рассказ.

— Ты еще скажи, что не выдумывал меня.

— Конечно, нет. Выдумывал я героев других своих книг. Димка-Хыгр, господин Шарль, Сергей Вышинский, Якоб, Лазаревичи — вот их я выдумал. А ты сам пришел в мою голову и застрял в ней, пока я не отправил тебя в Безразличный мир. Я вообще не собирался писать про зябриков! Я книгу про новую расу начинал, с чего бы мне параллельно еще одну книгу затевать, если мне времени еле-еле на одну хватало? А тут ты, из головы не выходишь, требуешь для себя целый мир. Вот и пришлось начинать «Зябриков»…

— Значит, я не выдуманный?

— Если бы я тебя выдумал — я б тебе и имя придумал. Ты же наотрез отказался называть его!

— Ну… Я подумал, раз я в отправляюсь в другой мир — то имя можно и в этом оставить.

— Ну вот. Для выдуманного вы, батенька, слишком самостоятельны.

— Ну, говорят, некоторые писатели жалуются на своих героев, что те, мол, ведут себя не так, как задумывалось…

— Я тоже эти байки слышал. И, пока сам не начал писать книги — думал, что это выдумки. Как это герой может сам себя вести, если он — целиком и полностью плод твоего воображения? Оказывается — может. Не сам герой, конечно, скорее, назовем это «логика повествования». Например, задумал ты, что твой герой в конце романа должен остаться с вот этой девушкой. Пишешь ты, пишешь, описываешь героя, его поступки, характер и все такое… А в конце понимаешь, что герой таким, каким ты его описал, нипочем не останется с этой девушкой. Невозможно это. Просто по складу его характера — не тот он человек, чтобы с ней остаться. Нет, можно, конечно, плюнуть на персонажа, на все такое прочее — и просто написать то, что хочешь. Только это будет смотреться нелогично. Неестественно. Вот и приходится писать про то, как герой, чмокнув в щечку ту, кого автор прочил ему в любови всей жизни, запрыгивает на коня и со словами «Я тебя недостоин!» гордо уезжает в закат. Вот что такое «герой ведет себя». А ты? Да я вообще в бесконечном шоке был от того, что ты там творил! Я, конечно, не думал, что ты тут же ломанешься в КГБ с криками «Я попаданец, помогите мне!». Но и то, что ты сделал — я тоже не ожидал. Украсть паспорт? Ну, ладно. Поступить по поддельному паспорту в институт, чтобы легализоваться? Я был в шоке, если не сказать хлеще. Ну а история с украденным чемоданом… Чем нужно было думать, чтобы оставить вещи на вокзале незнакомому человеку?!

— Ну, я же… Он же… Ладно, с чемоданом я лопухнулся. Но в остальном-то все прошло нормально.

— За исключением истории с автоматом.

— Хорошо. Два раза лопухнулся.

— Это я еще про пирожки не вспомнил.

— Ой, пирожки это так, мелкая житейская неприятность! Что там с автоматом-то? Придурок в меня не выстрелил?

— Неа.

— С предохранителя, что ли, снять забыл? Что случилось?

— Как ты думаешь, откуда Крастик взял автомат?

— Ну, отец или дед с войны принесли. Примерно так.

— А война когда кончилась?

— Лет пятнадцать назад.

— И где все это время лежал автомат?

— На чердаке каком-нибудь. Или в подвале?

— На чердаке. Завернутый в мешок. А что происходит с оружием, если оно лежит годами в пыльном мешке и никто не удосужился его почистить?

— Осечка?

— Особенно если хвататься за магазин, который у данного конкретного экземпляра автомата и без того разболтан.

— Осечка? Ну! Не томи!

— Утыкание патрона в патронник. Вот он удивится, когда грозная стрелялка не выстрелит!

— Так я до него добрался?

— Еще доберешься. Я тебя за секунду до этого выдернул, пообщаться.

— Ах ты ж, вырезано цензурой! Я решил, что, раз с тобой разговариваю, значит всё, хана.

— А то ты со мной до этого по ходу пьесы не разговаривал. Думал, я твои подколкочки не выкуплю?

— Ну, это так, мысли вслух были. А сейчас я с тобой реально общаюсь. Значит, я жив?

— Живее все живых.

— И… что дальше?