Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история

— Ну так многие обещают, а потом забывают.

— Ну так я не многие. Я такой один, единственный и неповторимый.

— И от скромности он не умер, — хихикнула за моей спиной Нитка, — Дядя, он с Кратиком подрался, представляешь!

Дядя оценивающе посмотрел на меня:

— Что-то он подозрительно целехонький и слишком довольный для подравшегося. Драка — это когда друг друга бьют.

— Он пытался, — хмыкнул я.

— Он хоть жив.

— Конечно. Я ж не зверь.

— Только весь в грязи вычухался, как поросенок! Испугался Ершана, споткнулся — и прямо в лужу, что возле сельпо!

Нитка откровенно наслаждалась ситуацией. И мне сложно было ее осуждать. Судя по всему, до сегодняшнего дня само существование этого долбанного Крастика отравляло ей жизнь. Этот гад умудрился поселиться в темном уголке ее души, терзая и гнетя. И только сегодня, когда Нитка увидела, как мерзавец получил по заслугам, да еще и оказался в смешном положении, он вылетел из закоулков ее подсознания, освобождая от плохих мыслей, дурных снов. Возможно, в психологии у такого явления есть какое-то название, я не знаю, я же не психолог… да мне и пофиг. Главное — Нитка счастлива!

* * *

Дядя Драк показал мне, где я буду ночевать — на втором этаже, вернее, в мансарде, то есть в комнатке под крышей, которая называлась светелка, с окном и балкончиком на фронтоне. Еще там была кровать. А еще дядя Драк тихонько сказал мне, что парень я хороший и за рукопись его старого приятеля мне тоже спасибо, но если я ночью попытаюсь пойти искать Ниту — он мне сломает что-нибудь нужное.

Я клятвенно пообещал, что и в мыслях не было. Ведь приходить Нитке ко мне он не запрещал, верно?

Шучу, на самом деле, несмотря на то, что мне очень бы хотелось провести с Ниткой всю ночь, и не одну, но все же она заслуживает чего-то большего, чем тайное свидание с испуганным прислушиванием к каждому шороху. Мы еще успеем, мы еще всё-всё успеем, у нас вся жизнь впереди!

* * *

— Это мы, с Туманом и Луфарем.

Мы с дядькой Драком — в горнице, большой комнате, в которой, как я понимаю, выполняющей роль гостиной. Вдоль стен — широкие лавки, полы устланы лоскутными половичками, в правом углу — шкаф и занавеска, прячущая чью-то кровать, то ли Драка, то ли дедову, посередине помещения — стол, деревянный, тяжелый, накрытый скатертью. Рядом с ним — пара низких лавочек, вернее, скамеечек[1]. Два окна — на левой стене, между ними — зеркало, и одно окно — на противоположной выходу. Окна совсем небольшие, подоконники низкие, так что, чтобы изобразить в них классический образ «деревенская девушка смотрит в окно, опираясь локтями о подоконник», той самой девушке пришлось бы согнуться в довольно неприличной позе. Еще в дальнем левом углу — небольшая угловая полочка, похоже, когда-то на ней стояли иконы. А сейчас — черный чугунный бюстик незнакомого мне человека. Может, здешний аналог Ленина… хотя нет, товарища Афосина я знаю. Может — Сталина. А может и вовсе Антона Павловича Чехова.

А еще на стенах висели фотографии.

Старые, пожелтевшие, и новые черно-белые, глянцевые. С незнакомыми мне людьми… хотя вот этот лихой мужик смахивает на деда Паича в молодости… Я знаю только одного. Дядьку Драка.

Вот он в бескозырке, лихо сбитой на затылок, тельняшке. Вот — с автоматом, похожим на ППШ, в черном мундире. А вот — то самое фото, о котором говорим.

Три человека. В черных гидрокостюмах, за спинами — узнаваемые акваланги.

— Это мы еще до войны…

До войны? Мне казалось, что акваланги изобрели уже после войны, Жак-Ив Кусто[2]… а, понятно…

— Зябрик… — тихонько прошептал я. Но слух у дядьки был хороший:

— Кстати, банка зябриков у меня где-то завалялась. Будешь? После баньки?

— Как говорил… э… кто-то… «После бани портки продай, но выпей».

— Да, император Латр знал толк в баньке. Ну смотри, студент, никто тебя за язык не тянул. Чтобы после бани выпил с нами!

— Есть!

— Служил? — картинно нахмурился дядька.

— Никак нет!

— Почему честь не отдаешь?

— К пустой голове руку не прикладывают!

— Знаешь, — одобрительно хмыкнул дядька, — Лихой боец из тебя может получиться, я в ЭПРОН[3]е тоже таким был. Да и в Роте потом, среди ребят, не отставал…

Непонятная Рота, явственно произнесенная с большой буквы[4], мне ничего не сказала, зато у меня, наконец, сложилось в голове картинка — моряк плюс автомат плюс акваланг — и до меня дошло, чем занимался дядька Драк в молодые годы.

Диверсанты. Подводный спецназ. Пираньи, мать их за ногу, то-то все с прозвищами… Кстати.

— Дядь Драк, Туман, Луфарь — а ты кто?

— А я — Дракон, — усмехнулся в усы дядька.

— Из-за имени?

— Из-за дракона, — Драк закатал рукав на левой руке и показал растянувшуюся на все предплечье цветную татуировку дракона навроде той, какая, по слухам, красовалась на руке императора Николая Последнего[5], - Ошибка молодости.

— Дракон, значит… — я улыбнулся. И перестал улыбаться.

— Дядь Драк, а там, в рукописи вашего Тумана… ничего такого, из разряда «Перед прочтением сжечь — после прочтения съесть», не было? Я не читал, если что?

— Да не было, конечно, Туман тоже не дурак… был.

Мигнувшую было печаль тут же разогнал вторгшийся дед Паич: