Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история

Здешние витрины имеют некоторое отличие от современных. Во-первых, этикетки на банках и коробках менее яркие и блестящие, более тусклые краски. Во-вторых, здесь приличная площадь витрины занята одинаковыми банками, в нашем мире на таком участке лежало, стояло, располагалось бы с десяток, а то и больше наименований, сливаясь в одинаковую цветастую кашу. В целом, в нашем мире — ярче и разнообразнее, в этом — строже и серьезнее.

Мне нравится.

Продавщица в белом халате и с кружевной наколкой — не татуировкой, как кто-то мог бы подумать, а головным убором вроде кокошника, котрый носят горничные и официантки, а здесь еще и продавщицы с буфетчицами — взвесила стоявшей передо мной тетушке несколько жирных селедок, ловко извлекая их из деревянной бочки длинной двузубой вилкой, завернула в лист серой бумаги и повернулась ко мне:

— Что? — «дружелюбно» поинтересовалась она.

— Картошка…

— Сколько? — перебила она меня.

— Три…

— Килограмма?

— Картошины.

Продавщица хмуро уставилась на меня:

— Я что, должна тебе три картошины взвесить?

Честно говоря, меня задело. Очереди за мной не было, поэтому я решил огрызнуться.

— Ну да, это же не селедка. Бумажка не на много потянет.

Тетка, вернее, достаточно молодая женщина, еще и тридцати не было, чуть побледнела:

— Какая еще бумажка? Что ты городишь?

— Которую ты вместе с селедкой взвесила. Сколько там она потянула? Кило двести? По тринадцать рублей за кило. А кулек, в который ты ее сложила — сколько? Грамм 50? Итого: женщина заплатила 15 рублей 60 копеек за селедку, да еще 65 копеек за бумажку по цене селедки. Десять человек купили селедку — вот тебе и 6 рублей в кармане. Пять старушек — рупь, а двадцать — это уже деньги, верно[7]?

Продавщица закрутила головой, наклонилась ко мне, явно собираясь шикнуть, но не успела:

— Малдана, ты опять за свое?

Сзади к ней подошла еще одна женщина, по виду еще даже моложе продавщицы, а по тому, как та чуть ли не присела в книксене — кто-то из начальства.

— Нет-нет, Килиана Каймановна, все в порядке, просто… Вам картошечки? — приторным голосом спросила она меня.

— Картошечки. Три штучки. И яичко. Одно штучко.

Завертевшаяся как электровеник под внимательным взглядом начальница Малдана чуть ли не мгновенно всучила мне кулек с картошкой, яйцо, «одно штучко», прямо с прилипшей сбоку стружкой — яйца стояли в больших деревянных коробках с деревянными же решетками, переложенные бумагой и деревянной стружкой[8], советских картонных упаковок на 30 штук я почему-то не увидел[9] — и оскалила зубы в «доброжелательной» улыбке:

— Что-нибудь еще?

Я задумчиво глянул в сторону витрины, в которой стояли бумажные пакетики со специями. Там был даже имбирь, за рубль двадцать пять копеек. Который, судя по тому что был притиснут к самому боку витрины, спросом не пользовался.

— Пакетик черного перца.

Для моих «бутербродов по-талгански» перца была нужна буквально щепотка, но — запас карман не тянет. Кроме того, я, как вы помните, собирался продолжить шарить по брошенным квартирам. Где, как показала опыт — тихо охнули ребра — можно наткнуться на кого попало. Не только на дружелюбного меня. От всех не отмахаешься, а нож не каждого испугает. Я же не знаю, куда потом труп спрятать. Шучу. Спрячу, конечно… В общем, пакетик перца в кармане в таких условиях — вещь просто необходимая. Достаточно метко брошенный в лицо перец быстро переключает мысль с «Что у этого фрайера есть интересного и ему ненужного?» на «Аааа!!!! Воды!!!».

Продавщица смотрела мне вслед, как товарищ Афосин на буржуазию.

Не выделился, блин…

* * *

В общежитии я первым делом разведал, что мои девчонки — уже «твои», шустрик? — на месте и собираются остаться на этом самом месте. После чего отправился… нет, не на кухню, на кухне я уже был. Там все, в принципе, то же самое, что и в любом другом общежитии: раковина, столы, бачок для очисток в углу, газовая плита в углу.

Отправился я на поиски посуды.

Ножик — мой крокодилорез лучше лишний раз не светить, а кухня общежития это не то место, где никого нет — чугунная сковородка, железная миска, черная, потемневшая терка, щепотка соли, жирная на ощупь бутылочка, на дне которой плескалось темно-желтое масло, пахнущее семечками… Девчонки — не мои, для них должен быть сюрприз — не отказывались снабдить меня «на минутку» требуемыми принадлежностями, но, из любопытства, выбредали из комнат и подтягивались к кухне, с интересом заглядывая мне через плечо. Как я узнал из тихих шепотков за спиной я — «тот самый из кладовки», который «с сорок второй комнатой дружит». Но шепотки — пусть, лишь бы под руку не лезли.

Быстро нарезав батон на тонкие ломтики, которые потом были разрезаны еще и пополам, я почистил и натер на терке картошку — на той стороне терки, которую называют «борщевка» — вбил в ту же миску яйцо, посолил, поперчил, спрятал пакетик в карман, достал оттуда вилку — за спиной хихикнули — перемешал, поставил сковороду на газ, плеснул чуток масла и, пока сковорода нагревалась, принялся делать бутерброды.