Зиэль

— То ли им соображения и воображения, что вернее. Почему ты можешь понять их заботы и горести, а они твои слушать не желают, лишь знай о своем трещат без умолку?

— Точно. Да, дядя Зиэль, так и есть: почему-то как нужно им выплакаться — они сразу ко мне бегут, а мне даже и поделиться не с кем! Та же и Рузка, есть у нас такая, старшая дочь у Белобрысого…

— Погоди. А тебя как звать-то?

— Лерра. Батюшка у меня лесничий.

— Хорошее имя, и отца твоего видел, достойный человек, давеча пили вместе. Так вот: ты необычная, ты не такая как все, отсюда и основной источник неприятностей. Он у тебя в голове, горький источник сей. А остальное в сердце. Ты вот что лучше скажи: он догадывается?

— Нет. Точно, что нет, дядя Зиэль! Я никому-никому ничегошеньки не говорила, даже Рузке!

— Угу. А он… с Рузкой… как?

Не-е-ет, до этого слезы были не в счет: Лерра моя в таком плаче зашлась, что прежние рыдания рядом с этими больше на засуху стали похожи…

— Лерра, ты не ответила.

Взбунтовалась против меня девчонка: глаза под кулаки спрятала, головой мотает, вместо слов, в ответ на мои вопросы — одни всхлюпывания и стоны сердечные.

— Она хоть красивая? Из незамужних девиц есть в деревне кто-нибудь красивее ее?

Ну, против такого змеиного укуса никакое горе, никакое запирательство не устоит!

— Дура она, вот и всё! И уродина толстобокая! И пусть он катится… И не надо мне больше ничего! Ни от кого!

— Погоди, погоди… Толстобокая, говоришь?… А не та ли это Рузка, чернявая такая, что чуть ли ни каждый вечер на заставу бегает?

Здесь вся деревня черноволоса, за редким рыжим и седым исключением, поэтому я мог не опасаться, что меня немедленно поймают на обмане… Лерра тут же перестала всхлипывать и даже задумалась с робкой улыбкой… Но — нет, улыбка погасла, надежда иссякла, девчонка действительно умна.

— О, нет, дядя Зиэль, Рузка не такая, если уж она в него вцепилась, то ни на каких стражей смотреть она не станет, нрав у нее не тот. Да она бы и рассказала мне, если что.

— А как его звать, я забыл?

Лерра задумалась коротко, и глаза ее совсем высохли… И слегка сузились. Но — ответила:

— Эязу.

— Неплохое имя. — Чтобы потом не раскошеливаться на большие колдовские потуги, я немедленно пошарил внутренним зрением по окрестностям и без труда нашел этого Эязу: он спал у себя дома, старший сын мельника, сам будущий мельник. Можно было бы поступить грубее и прямее: взять и вырвать из девчонкиных мыслей подозрения в мою сторону и сожаления по поводу собственной откровенности, как я до этого молнии из туч выкорчевывал, но я предпочел пойти в обход, пусть и с помощью ознакомительной волшбы, но человеческим путем:

— Этого Эязу я точно знаю. С меня ростом, худощавый, пока еще жидковат, но уже довольно сильный, плечистый, волосы короткие, тугими колечками, бороду бреет, глаза… зеленые. Неплохой парень, видно, что основательный, не болван какой-нибудь.

— Да… это он…

Помолчали оба. Она покусывает губки, словно собираясь спросить что-нибудь, либо как-то иначе продолжить беседу, но не спрашивает и не продолжает, а я просто даю время отстояться в ее голове сказанному и услышанному.

— Нет, Лерра, избранник твой не болван, это точно. Только вот красота его какая-то такая… больше девчонкина.

— Как это… Дядя Зиэль?… Как это — девчонкина? — Мы заговорили о Эязу, ее возлюбленном, и отказаться от такого разговора — выше девичьих сил. Влюбленные — они, скорее, от сна и обеда откажутся, нежели от обсуждения предмета своих страстей.

— Ну… Брови чересчур красивые, зубы слишком белые, худощав, длинноног… — Лерра тяжко-претяжко вздохнула, подтверждая… — Мужчине лучше бы выглядеть понадежнее, поувесистее…

— Да… — Девушка нерешительно кивнула, пытаясь и на этот раз согласиться…

— Впрочем, главное — что не дурак, но это очевидно. Да и не стала бы ты прикипать сердцем к дубине безмозглой… Точно ведь?

— Не стала бы. Зато он стал! Ну и ладно… и пусть они себе…

— Ти-ха! Ти-хо… Закрыла губки и слушаешь меня. Дело поправимо. И легко поправимо. Но ты уверена, что тебе нужен именно Эязу, а не кто другой? Ты точно в этом уверена? Не раскаешься потом в выборе? Не пробьет жалость к побежденной Рузке?

Я наседаю с вопросами, выстраивая их один за другим, так, чтобы они быстро и мягко подталкивали девчонку к нужному ответу, то есть, к общему для нас с ней.

— Нет, конечно… Ой, то есть — да! Никого!.. Я… мне только он нужен! А Рузка… тоже, конечно…

— Ну, если ты в том уверена и действительно этого хочешь…

— Да я за это что угодно бы отдала!

— Сказано опрометчиво. Но — на сей раз не надобно ничего отдавать, в подарок от меня получишь. В таком случае, тебе надобно будет послушаться меня и потерпеть до завтрашнего вечера… если он наступит…

— Как это — если он наступит, дядя Зиэль?

— Это я так шучу. Завтра вечером обретешь мечтаемое, но… Первое: тебе следует сменить осанку: ты сутулишься.

— Ой… я…