Зигфрид

Гертер вздохнул. Придуманная им история не стоила теперь и ломаного гроша, включая его литературного сына Отто, но это его ничуть не волновало. Теперь он хотел только одного — узнать их историю.

В то утро шеф больше к этой теме не возвращался. Апатичный, словно все это его и не касалось, с поникшими плечами, он налегал на печенье, глядя в окно на возвышавшуюся над купой деревьев угрюмую, вызывающую ужас горную гряду Унтерсберг, серую как пепел от сигареты. Если верить южногерманской саге, император Фридрих I Барбаросса будет мирно спать в ее недрах до той самой поры, пока не пробьет его час и он не откроет глаза, чтобы наконец покончить с еврейским Антихристом и установить тысячелетнее царство — весь Зальцбург при этом будет по щиколотку купаться в крови. Наверно, уже тогда Гитлер придумал знаменитое название плана для нападения через три года на Советский Союз: план «Барбаросса».

Сценарий событий, составленный им и его приближенными, последующие месяцы и годы выполнялся шаг за шагом. Ульриху с Юлией предстояло перебраться в Бергхоф. Из двух гостевых комнат по той же стороне коридора, куда выходили покои Гитлера и Евы Браун, предназначавшихся исключительно для их личных гостей, к примеру для родственников фрейлейн, вынесли всю мебель. В качестве официального объяснения говорилось о желании фюрера и фрейлейн Браун иметь слуг всегда под рукой. Фальк получил освобождение от военной службы до конца войны. В самый ближайший срок оба должны были известить домашних, что ожидают ребенка, и предъявить письма Борману, который впредь брал на себя контроль над их корреспонденцией. Больше того, он дал понять, что им следует пока забыть о том, чтобы заводить собственных детей — это было бы расценено как нарушение субординации. Было бы логично, если бы наблюдение за здоровьем фрейлейн Браун поручили личному врачу Гитлера доктору Морелю, в прошлом модному в высших слоях общества гинекологу, но это могло вызвать известные подозрения; в то же время доверить ее заботам врача эсэсовского гарнизона было немыслимо. Поэтому решили обратиться к врачу из Берхтесгадена, доктору Крюгеру, изысканному пожилому господину с тщательно ухоженными белыми усами и с галстуком-бабочкой, — ему-то и представили в качестве пациентки некую госпожу Фальк. Борман лично, сначала его припугнув, привел Крюгера к присяге о неразглашении. Фрейлейн Браун была рада такому решению — ей не нравился врач в военной форме, — кроме того, она находила, что от Мореля дурно пахнет.

Все остальное было делом времени. Месяца через четыре, в июле, когда наметившийся живот фрейлейн уже несколько выдавался из-под одежды, наступила вторая фаза. Однажды днем (шеф был тогда в Берлине) подъехала машина с неизвестным шофером, в нее погрузили пустые чемоданы, а сама хозяйка вышла прощаться с остальными секретаршами и с Юлией. Она якобы направлялась в Италию, в длительный искусствоведческий круиз. Никто, в том числе и секретарши, в душе, правда, в это не верил, — все подумали, не решаясь произносить этого вслух, что просто между ней и фюрером все кончено. Слезы лились рекой, но сама фрейлейн Браун держалась молодцом. Шоферу, разумеется тоже одному из сотрудников гестапо, обученному не задавать лишних вопросов, ее представили как некую фрейлейн Вольф. Добравшись до Линца, они перекусили наспех в кабачке городской ратуши и поздней ночью вернулись обратно в Бергхоф, ни разу не задержанные ни на одном из многочисленных дежурных постов. Все эти подробности Юлия узнала от самой фрейлейн Браун.

Гертер слушал как завороженный, едва ли не раскрыв рот от удивления, — с самого детства ни один рассказ так его не захватывал. Но то-то и оно, что это был не рассказ, то есть не выдуманная история, а, как говорят дети, «взаправдашняя», ведь нельзя же было предположить, чтобы двое сидящих перед ним стариков могли такое придумать.

До самых родов, которые случились в ноябре, фрейлейн Браун не имела права покидать той части здания, в которой она жила вместе с фюрером. Ей не положено было появляться возле окон, а по вечерам в ее комнате не горел свет. Доступ к ней имели лишь посвященные, а роль беременной женщины приходилось исполнять Юлии. Каждое утро она вместе с фрейлейн Браун перед зеркалом запихивала под одежду разные тряпки, полотенца, а позже даже подушки, стараясь как можно более похоже изобразить увеличение живота. Это неизменно сопровождалось шутками. Фрейлейн Браун было любопытно, как реагируют внизу на ее живот. Сам Гитлер, в присутствии третьих лиц, бывало, спрашивал Юлию о самочувствии, что, по всей видимости, доставляло ему удовольствие. Он даже завел обычай отправлять Юлию вечером пораньше спать.

— Я, — сказал Фальк, — разумеется, опасался как бы моя жена не забеременела, ведь тогда весь план провалился бы и Борман нас уничтожил. Раньше это было труднее, чем теперь, я имею в виду не уничтожить, а избежать беременности.

— Мне это прекрасно известно, — тяжело вздохнул Гертер, — я и сам через это прошел. Как же фрейлейн Браун коротала эти долгие месяцы?